«Надо вставать», – подумал Сергей Николаевич как-то даже немного злобно. Понять его можно, работа отнимала много времени от личного отдыха, не давая выспаться, тут еще этот холод. Добров даже боялся надвигающейся зимы. Зима была тяжелым испытанием для него и его семьи. Экономия на дровах, отсутствие приличной теплой одежды, да что говорить, иногда даже еды не было в доме, – все это изматывало, придавливало своей тяжестью, даже бесило тем, что, несмотря на все старания, вырваться из этой нищеты не было никакой возможности.

Встав с дивана (Сергей Николаевич спал на диване, а жена с дочерью на кровати), Добров быстрее накинул на себя холодную шинель, купленную по случаю у какого-то отставного военного, и осторожно, стараясь не шуметь, нашел и стал зажигать свечу.

«Опять забыл задернуть ширму», – злобно подумал он. Злость эта была направлена на него самого. Чтобы не мешать домочадцам, он соорудил ширму из старой скатерти, которую разместил рядом с кроватью, где спали жена и дочь. Свет от свечи мог их разбудить, а они и так были еще слишком слабы после перенесенной болезни. Тут еще этот холод.

«Надо что-то решать с дровами, так дальше нельзя, уже слишком холодно», – подумал Добров. Зажженную свечу он поставил на стол и осторожно, стараясь не шуметь, сделал несколько шагов по скрипучим доскам, чтобы задернуть ширму. Эти доски, как же они скрипят. Слава Богу, жена с дочерью не проснулись, теперь можно немного поработать, прежде чем идти на службу.

Он уселся за стол и начал писать. В этот раз заказ был небольшой, несколько листов, заплатят мало, точнее сказать, очень мало.

Так он просидел где-то минут сорок. Тут за ширмой послышалось какое-то движение, это проснулась его Катенька, как он ласково ее называл. Екатерина Павловна Доброва (в девичестве Сухова) была женщиной красивой. Она была стройна, с гордой осанкой. Кожа ее отличалась какой-то необычайной белизной и бархатистостью, словно происходила она из какого-то знатного, древнего и очень красивого рода. Глаза ее – это отдельная тема. Это были невероятно красивые, голубые, какие-то бесконечно глубокие глаза, словно частичка чистого летнего неба упала в них. Смотря в них, казалось, что утопаешь в этой голубой красоте. Волосы Екатерины Павловны были светлые, с каким-то жемчужным отливом. Признаться, люди удивлялись тому, что это ее настоящие волосы. Да, Екатерина Павловна была очень красивой женщиной. Только красота эта начала блекнуть из-за частых болезней и плохого питания. Кроме того, чтобы хоть как-то облегчить свое финансовое положение, Екатерина Павловна подрабатывала швейным делом. Надо ли говорить, что ее прекрасные тонкие пальцы были все исколоты, а местами начали появляться мозоли. Как любил эти пальцы Сергей Николаевич! Он мог подолгу гладить их, целовать, боясь нечаянно сломать (как он сам говорил), настолько они были тонкие и изящные.

– Катенька, ты проснулась? – шепотом спросил Сергей Николаевич.

– Да, Сережа, сейчас я оденусь и выйду к тебе.

– Поспала бы еще чуток, ведь только два дня как болезнь отпустила тебя.

– Мне уже намного лучше, Сережа, – сказала Екатерина Павловна, выходя из-за ширмы.

Она вышла своей лебединой походкой. Как она умудрялась ходить по этим скрипучим полам, при этом, не нарушая царящей тишины? Она словно плыла по темной холодной комнате, украшая ее. Да, она была по-прежнему красива, хоть проблемы и болезнь уже отняли часть ее красоты. Сергей Николаевич решил, впрочем, как обычно, сделать ей комплимент, он всегда начинал утро с комплимента своей жене.

– Катенька, ты, как всегда, обворожительна. Как тебе удается быть такой женственной, грациозной? Время не властно над тобою.

– Ты намекаешь на то, что мне уже много лет? – спросила Екатерина Павловна, прищурив глаза. Когда она это делала, она становилась просто обворожительной.

– Нет, что ты? Как ты могла такое подумать? Я, видимо весьма неуклюже сделал тебе комплимент, как-то по-медвежьи.

– Сережа, ты вовсе не похож на медведя ни внешне, ни внутренне.

Тут нужно оговориться, что в самом деле Сергей Николаевич не походил на медведя. Я уже говорил, что он не отличался крепким телосложением. Роста он был среднего, немного сутулился, чем еще больше усугублял свое небогатырское сложение. Лицо его было щуплым, заостренным. Глаза небольшие, глубоко посаженные, сине-серого цвета. Одно время он хотел отрастить бороду, чтобы хотя бы казаться солидным, но Катенька отговорила его от этой затеи, сказав, что борода его старит и совсем ему не идет. Не будем скрывать, что она была в этом права. Борода придавала даже какую-то комичность внешности Сергея Николаевича.

– Как ты себя чувствуешь, Катенька?

– Спасибо, милый, мне лучше, болезнь отступила, есть небольшая слабость, но это пройдет.

– Очень переживаю за тебя, ведь ты у меня такая хрупкая, такая нежная.

Он взял ее руки, погладил ее тонкие пальцы и поцеловал. Ему хотелось сделать ей что-то приятное.

– Катенька, я смотрю на тебя и думаю, что ты стала еще красивее, еще женственнее, определенно ты хорошеешь день ото дня.

Конечно, он немного лукавил, но он ее сильно любил и на самом деле восторгался ее красотой. Екатерина Павловна же знала, что в последнее время красота ее немного поблекла, но все равно ей было приятно. Она засмущалась, и румянец выступил на ее щеках. Когда она смущалась и краснела, то становилась еще красивее. Она опускала глаза, отводя их немного в сторону, и краска заливала ее лицо. Ей так шло это. В эти минуты она была просто прекрасна.

Сергей Николаевич любовался ей в эти моменты. Возможно, он специально заставил смущаться свою жену, чтобы еще раз полюбоваться ей.

– Катенька, я скоро уже все допишу, мне пора собираться на службу.

– Сережа, я сейчас соберу завтрак, ты подожди немного, а то убежишь как вчера, не позавтракав.

– Я вчера очень торопился, на службу нельзя опаздывать, начальство будет ругать за опоздание и может лишить премии. А нам сейчас очень нужны деньги, нужно купить дрова, уже очень холодно.

– Да, Сережа, уже очень холодно. Я переживаю за Лизу. Она еще больна, а тут еще этот холод. Насчет денег попробуем что-то придумать. Я уже хорошо себя чувствую, я сегодня возьмусь за работу, шитье нужно отдать через три дня, я проболела, теперь придется нагонять.

– Катенька, ты только не сиди целый день за шитьем, побереги себя, ты еще не совсем поправилась.

– Не переживай, я хорошо себя чувствую. Я все успею сделать. Ты только подожди, не убегай, я сейчас с завтраком.

– Катенька, мне уже нужно бежать. Да и есть я вовсе не хочу.

Сергей Николаевич, конечно же, соврал, есть он хотел, но он знал, что на завтрак у них есть только половина вчерашней курицы (это была даже не курица, небольшой цыпленок) и слабенький чай. Да, он соврал, он делал так иногда, чтобы сэкономить на еде. Впрочем, ложь эта была безобидна. Экономила семья Добровых на всем. Соврала и Екатерина Павловна, у нее ужасно кружилась голова и в ногах была слабость. Болезнь еще не хотела отпускать ее. Но она понимала, что очень нужны деньги, нужны дрова, нужно работать. Она стала быстро накрывать на стол.

Глава 4

Позавтракав на скорую руку, Сергей Николаевич стал собираться на службу. Канцелярия располагалась на соседней улице, так что идти до нее было недалеко. Если бы не одно «но». Как я уже говорил, лужи и грязь были неотъемлемыми атрибутами города П. Преодолевать это небольшое расстояние приходилось с большой осторожностью, чтобы не поскользнуться и не запачкать одежду. Сергей Николаевич старался идти быстро, но аккуратно. Начальство его очень не любило, когда подчиненные имели неопрятный вид. Осторожно ступая, он торопился на службу.

«Скорее бы уже мороз», – подумал он. Но тут же испугался своего желания. Вместо одной беды (грязь и лужи), пришла бы другая, еще более страшная – мороз. Если сейчас можно потерпеть, в крайнем случае в канцелярии почистить одежду, пока начальство не появилось, то в мороз станет еще тяжелее.