– Я не брошу свой флот навстречу Михею Железному, – сказал Хайрад, сидя на полу перед шахом в тронном зале. – Это глупо.

– Ты годами избегаешь встречи с ним, вот почему он стал так силен. Зачем вообще ты явился? – Только на шаха не произвели впечатления этот спектакль и легенда о Рыжебородом. – Чтобы тщеславно выставляться на улицах города?

– Пусть он осадит Костани, – ответил Хайрад. – Пусть окружит город. Я прикончу его со своих быстроходных галер. Велите конным лучникам-забадарам ждать за горами Зари-Зар. Я привел еще пятьсот лошадей, лучших во всем мире и на небесах.

По лицу шаха растеклось царственное негодование.

– Император будет пополнять припасы по мере того, как мы – истощать их.

– Вы разве не слышали? – улыбнулся Хайрад и гортанно расхохотался. – Император Ираклиус отправился к своим ангелам.

Все собравшиеся, включая меня, охнули. Если это правда, Крестес лишился одного из величайших императоров. Человека, которого, как мне казалось, я хорошо знал, хотя он и стоял на другом конце пропитавшегося кровью и взрыхленного воронками поля боя.

– Хвала Лат! – сказал шах. – И как же сдох этот древний кусок дерьма?

– По официальной версии, в постели. Хотя до меня доходили слухи о настойке из болиголова.

Шах нахмурился и медленно кивнул, словно воскрешая горькие и в то же время сладостные воспоминания.

– Мой отец всегда его проклинал. Сколько бы крестеских армий он ни разгромил, Ираклиус Ненавистный всегда собирал еще одну. И еще одну. И еще. «Почему его народ не восстанет? – задавался вопросом отец. – Как у него еще остаются люди, чтобы засевать поля?» Но он не понимал, насколько фанатичны крестесцы. Когда заканчивается еда, их животы заполняет вера. Вот бы и у нас было так же. Вот бы вера сирмян в Лат была настолько же питательной.

– На трон претендует его старший сын Иосиас, – сказал Хайрад, поглаживая одно из своих многочисленных колец, – и Михей у него не в фаворе. Иосиас оскорбился, когда Михей сжег епископа, окунувшего его самого в Священное море. Мы можем воспользоваться их разногласиями и подписать мирный договор с Иосиасом в обмен на права для паломников и священные реликвии.

Шах фыркнул.

– Мирный договор? Стал бы Темур заключать мирный договор? А мой отец? Не может быть подлинного мира между сирмянами и крестесцами. Мир – это лишь прикрытие для подготовки к новой войне. И вот, после десяти лет мира, война уже здесь. Думаешь, император все бросит ради прав для паломников, которые мы уже ему дали? У него будут все права, когда город окажется в его руках.

И все же, не считая набегов Рыжебородого на крестеские города, шах никогда не воевал с Крестесом. А Рыжебородый устраивал набеги под собственным флагом, не под знаменами Сирма или шаха. Я начал замечать трещину в фасаде шаха – от сердца ли он говорит такие жесткие слова или только на публику?

– Это удачная мысль, – хрипло сказал Эбра. – Не стоит писать напрямую Иосиасу. Вместо этого напишем патриарху Лазарю, предложим ему контроль над несколькими священными местами и возвращение реликвий. Что угодно, если взамен Михея объявят еретиком. Нет лучше способа покончить с осадой, чем перерезать пуповину.

Шах кивнул, но тут же снова вздернул голову.

– Ладно, это хороший дипломатический ход.

– А как насчет запасов еды? – вмешался я.

Никогда не забуду, как мы голодали в Растергане. Чтобы утихомирить всепоглощающий голод, мы обсасывали крысиные кости.

– Рыбы плачевно мало, но запасов зерна в подземных хранилищах хватит, чтобы два года кормить весь город. Пока мы здесь разговариваем, приводят в порядок мельницы.

Неплохо. Я прислушивался к обсуждению плана сражений. Армия перекопает улицы, и пушечные ядра будут зарываться в землю, а не дробить камень. Михей окажется у ворот не раньше чем через пару недель, – хватит времени, чтобы запастись оружием и ядрами. Если понадобится, армия эвакуирует портовый город Демоскар и сожжет его вместе с окружающими полями, чтобы Михей не устроил там базу.

Паладины Михея носят хорошие доспехи и вооружены аркебузами – лучше всего сражаться с ними на расстоянии, вымотать их, так что за пределы городских стен будут выходить только конные аркебузиры и лучники на самых быстрых кашанских лошадях.

Рыжебородый будет держать на плаву несколько мелких и проворных галер около морских стен. А основной флот, с галерами побольше и трехмачтовыми барками, будет поджидать чуть дальше в море. Если Михей подберется слишком близко, флот его окружит. Даже тысяча боевых кораблей не пробьется через морские стены. Михею придется повторить чудо, сотворенное Утаем, и перевезти корабли через горы.

Мелоди тренировалась под полуденным солнцем с последователями Вайи, вступившими в нашу священную армию. Я сел на скамью в тренировочном дворе, потягивая сок из банки абистранских манго в уксусе, и смотрел, как Мелоди укладывает воинов ураганом ударов и уколов своей затупленной сабли. Это было нечестно. Ее готовил Тенгис, а они были всего-навсего набожными людьми, которые пили странный чай. Я был для них более подходящим партнером, но мне не хотелось тренироваться. Какой прок от еще одного воина, когда нас осаждает сотня тысяч?

– Папа!

У моих ног клацнула сталь тупой сабли. Мелоди расплылась в улыбке и переступила через какого-то бедолагу.

– Потренируй их с копьями. – Я отбросил саблю и взял из оружейной стойки деревянную палку. – Мечник должен быть в три раза более умелым, чтобы победить копейщика.

Я крутанул копье и рассек им воздух. Мои движения были медленными, но сноровка никуда не делась.

– А разве аркебуза не лучше? – Бедолага поднялся с земли и отряхнул пыль со штанов. – Точный выстрел в один миг убьет любого.

Юноша с каштановыми волосами и желтыми зубами был более мускулистым, чем остальные.

– Точный выстрел – да, – ответил я. – Но требуется время, чтобы перезарядить аркебузу. В рукопашной стоит один раз промахнуться, и ты труп. Я никогда не чувствовал себя обделенным, не имея при себе аркебузы. И, кстати, во время правления шаха Джаляля Громовержца я защищал осыпающиеся стены Растергана с одним лишь копьем; правда, здоровенным…

В том сражении дрался и император Ираклиус. Мы далеко углубились на территорию Крестеса и опустошали город за городом. Но через год Ираклиус собрал такую огромную армию, с какой мы еще не сталкивались, и отвоевал все потери. Кроме Растергана.

Местные жители были этосианами. В центре города на всех взирала стальная статуя Архангела. У него было одиннадцать крыльев, пять справа и шесть слева, и одиннадцать рук, в обратном порядке. Я всегда считал, что в этосианской религии главное число – двенадцать, как у нас – восемь, так куда же тогда подевались двенадцатые крыло и рука?

Растерган обстреливали из бомбард. За неделю Ираклиус разрушил достаточно большой участок стены, чтобы войти в город. Между нами и сорока тысячами паладинов не осталось ничего, кроме наших копий. А если бы они прорвались, полегли бы не только мы, был бы убит и шах Джаляль.

Невозможно избавиться от вони трупов, громоздящихся, словно башня. Дерьмо, кровь и костный мозг поджариваются, приправленные пороховой серой. Предсмертные крики и топот несущихся на тебя лошадей ужасают, только если ты еще не оглох от пушечных выстрелов. Ираклиус бросил в атаку на стену десять тысяч рыцарей в тяжелых доспехах, но мы, со щитами в два пальца толщиной и копьями длиной в два человеческих роста, отбивались от них шесть лун, пока благословенные дожди не вынудили их отказаться от осады.

С опытом приходит понимание, что у каждого оружия своя задача. Аркебуза может свалить самую быструю лошадь. Летящие под идеальным углом стрелы осыпают огненным дождем вражеский лагерь. В рукопашной лучше всего сабли, но, если держаться на нужной дистанции, труднее всего одолеть копье.

Очаровав их своим рассказом о крови и храбрости, я выдал всем копья. Мелоди я разрешил оставить саблю в надежде, что они бросят ей вызов.