Я начинаю тихонько насвистывать мелодию, которую серебряная сова запечатлела в моем сознании.

– Тише, Сабина, – шепчет Роксана, шагающая у меня за спиной. – Эту мелодию можно исполнять только на костяной флейте.

Я киваю, чувствуя, как загорелись щеки. Леуррессам запрещено исполнять ритуальные песни. Одива твердила нам, что голоса оскверняют священную музыку. Но я частенько напеваю или насвистываю мелодию, когда нервничаю.

Добравшись до скал, мы спускаемся по высеченной из известняка лестнице, ведущей в прибрежную пещеру, проход к которой скрыт между двумя валунами. А затем выходим на залитый дождем песчаный пляж. Пульс ускоряется. Уже полночь. Самое подходящее время. Сейчас самый низкий отлив и скалы сухопутного моста показались из воды. Они образуют двенадцатиметровый мост, который тянется примерно до середины залива. Пора начинать переправу.

Я пропускаю Леурресс вперед и смотрю, как они занимают свои места на равном расстоянии друг от друга на сухопутном мосту. Юбки их белых платьев хлопают по ногам под проливным дождем, но все они уверенно сжимают свои посохи. И ждут, когда я присоединюсь к ним. А я все еще стою на пляже, утопая во влажном песке.

– Ну же, Сабина.

Айла дрожит, а ее рыжие волосы прилипли к лицу. Уверена, она специально встала в самом начале моста, чтобы подначивать меня. Айла самая молодая из Перевозчиц, не считая меня. Если меня вообще можно назвать Перевозчицей. Может, на моем ожерелье и висят три кости благодати, но я никогда не проходила обряда посвящения.

В начале вечера Леуррессы долго обсуждали: разрешить ли мне участвовать в обряде. За это проголосовало чуть больше половины женщин из famille, да и то только потому, что у меня осталась единственная сохранившаяся костяная флейта… и я теперь знала песню Загробного мира. И мне пришлось доказывать это, промычав каждую нотку. Кстати, в тот момент Роксана даже не подумала меня упрекнуть за подобное осквернение мелодии. Да и другие старшие Леуррессы тоже.

– Чего ты ждешь? – допытывается Айла.

Я осматриваю высокие скалы, выступающие над берегом. Аилессы нигде не видно. А значит, Бастьену не удалось освободить ее без моей помощи.

Мне следовало бы порадоваться – серебряная сова предупредила меня, что не стоит сестре сегодня появляться на переправе, – но внутри все сжимается. Аилесса бы с радостью воспользовалась возможностью возглавить переправу, мне же сейчас хочется зарыться с головой в песок.

«Возьми себя в руки, Сабина. Сделай это ради своей сестры».

Я крепче сжимаю посох, поворачиваюсь лицом к заливу и делаю первый неуверенный шаг по сухопутному мосту.

Выгнув бровь, Айла провожает меня взглядом, пока я добираюсь до Мориль, следующей Перевозчицы. Леурресса средних лет кладет загоревшую руку на мою и сжимает ее. Я выдавливаю в ответ улыбку. Она одна из немногих, кто поддержал меня с самого начала. Я шагаю дальше по каменистой тропинке шириной чуть меньше четырех метров и подхожу к двум старшим Леуррессам – Роксане и Милисенте. Они отступают назад, давая возможность пройти к более узкому участку моста. Это очень великодушно с их стороны, даже несмотря на настороженность на их лицах. Они не задумываясь выполнили бы любой приказ Одивы, но не шестнадцатилетней девчонки… девчонки, которая, по их мнению, даже не является кровной наследницей matrone. В их глазах я простая Леурресса, которую Одива назвала наследницей после пропажи Аилессы. Я не стала раскрывать правду, ведь тогда пришлось бы объяснять, что Одива не только мать Аилессы, но и моя, и что моим отцом стал мужчина, даже не являющийся ее amouré. Моя famille и без этого относилась ко мне с пренебрежением.

Дождь хлещет в лицо, но я продолжаю идти по мосту мимо оставшихся Перевозчиц: Изабо, Вивьен, Элайн, Жизель, Шанталь, Элоди, Жаклин, Майи, Розалинды, Дафны, Флер, Валери, Аделаиды, Орианны, Рошель, Серафины, Алетт, Джессамин, Надин, Дамианы, Жозель, Клеманс, Лоран, Сесиль, Дезире, Зоэлии, Бернадетт, Дольссы и Пернель.

Все они старше, опытнее и яростней меня. Да я вообще не хотела становиться Перевозчицей. Несмотря на ловкость, полученную от кости благодати саламандры, я поскальзываюсь на мокрых камнях. Но удерживаю равновесие и занимаю свое место в конце моста – место matrone. А затем, тяжко вздохнув, разворачиваю кусок овечьей шерсти, в которую положила костяную флейту.

Пернель, стоявшая ближе всех на сухопутном мосту, подходит ко мне. Она убирает с лица мокрые светло-медовые волосы и накрывает мою голову шерстяным покрывалом. Теперь дождь не помешает мне. Я подношу флейту ко рту, зажмуриваюсь и стараюсь сосредоточиться.

– Расслабься, Сабина, – говорит Пернель. В свои тридцать девять лет она самая молодая из старейшин и единственная, кто поддержал меня. – Леуррессам не впервой переправлять души в грозу. Я буду помогать тебе. А пока сосредоточься на песне сирены.

В горле встает ком… но не от благодарности, а от чувства вины. Пернель доверяет мне, но она не знает, сколько лжи я наговорила, хотя и из добрых побуждений. Мне не хотелось причинять еще больше боли своей famille.

Они все еще оплакивают Одиву и не верят, что я смогу повести их за собой. Не знают, что Аилесса находится в Бо Пале, а ее amouré принц Южной Галлы. Или что Одива принесла в жертву Тирусу тысячи душ – Освобожденных душ, которые заслуживали рая, но вместо этого мать отправила их в Подземный мир. А еще они не знают, что я убила золотого шакала, которого мы так отчаянно разыскивали в прошлом месяце. Потому что поверили мне, когда я сказала, что это Одива нашла его, убила, а затем вырезала из кости флейту, которую сейчас держу в руках.

Вскоре Аилесса займет мое место. И все исправит.

Но вдруг я никогда не смогу ее вернуть? Смогу ли я рассказать famille правду?

«А пока сосредоточься на песне сирены», – мысленно повторяю я слова Пернель. А затем медленно втягиваю воздух и начинаю играть.

Мелодия песни сирен перекрывает рев дождя. Каждая болезненно-прекрасная нота манит, зовет и пробуждает жажду. Если бы ее слышали не только мертвецы, но и люди, то они бы не смогли удержаться и пришли бы посмотреть на темное нутро Загробного мира.

В последнем такте музыка взлетает вверх, а затем резко сменяется низкими финальными вибрирующими нотами. Я отнимаю флейту ото рта и заворачиваю ее в овечью шерсть. Кажется, мне удалось все сделать правильно.

– Молодец.

Пернель опускает импровизированный навес. И указывает на конец сухопутного моста, где примерно в двух с половиной метрах от нас камни обрываются в воду. На наших глазах низкие волны начинают пениться и бурлить. Мое сердце пускается вскачь, и я поспешно прячу костяную флейту в промокший карман платья. Я никогда раньше не видела, как выглядят Врата в воде. Только их странный аналог в виде Врат из пыли, который открылся в конце моста душ в пещере. Но и эти и те Врата вели в одно место – Подземный мир Тируса.

Волны вздымаются все выше, но не достают до сухопутного моста. Врата будут подниматься выше и выше, пока не зависнут в четырех метрах над водой, как колышущаяся вуаль. К этому времени море потемнеет от полуночно-синего до шелковисто-черного цвета, а волны станут все яростнее, но так и не дотянутся до моста.

Вновь начинает звучать песня сирен, но уже не из костяной флейты, а из обоих Загробных миров. Она настолько чарующая, что мне едва удается вздохнуть. На тяжелые ноты Подземного мира накладывается легкий мотив песни из Рая.

Я бросаю взгляд на Врата Элары, возникшие несколько секунд назад. Они раскрылись в нескольких шагах от меня справа, у самой кромки моста. Мерцающие серебром Врата напоминают запотевшее окно, скрытое косым дождем. Они выглядят такими же, какими я видела их на подземном мосту, только в этот раз винтовая лестница в Рай упирается не в потолок пещеры, а в нависшие грозовые облака, просвечивающиеся молниями.

С моих губ срывается медленный вздох. А на лице расплывается улыбка.