А на следующий день благоприятный прогноз не подтвердился, и ему пришлось остаться в Краснодаре на ночь. Что, впрочем, Игната не расстроило. Чувство вины перед женой за день не остыло, и он боялся возвращаться домой: вдруг выдаст себя при общении с Леной. Да и с Оксаной встречаться не хотелось, даже случайно пересечься и то не желал.

С утра занятия возобновились, и домой Игнат вернулся только вечером следующего дня, твердо решив игнорировать Оксану – ради своей семьи.

И снова он увидел открытую дверь в первый номер. Неужели Оксана зазывает его? Но Игнат качнул головой. Нет, в ее ласковые сети он больше не попадет, нужно всего лишь обойти их стороной. И он действительно свернул к летней кухне. Но из номера вышла Лена, в рабочем халате и с ведром в руке.

– Ну, наконец-то! – обрадовалась она.

Поставила ведро, смахнула пот со лба, подошла к Игнату, чмокнула его в щеку. И тут же ответила на его немой вопрос:

– А съехала Фролова!

– Тем лучше! – выдавив улыбку, кивнул он.

Игнат на самом деле обрадовался, хотя в глубине души остался осадок.

– Искушала она тебя! – Лена внимательно смотрела ему в глаза.

– Ну да, эти короткие платья, босоножки на шпильках.

– Когда ты видел ее на шпильках? – Лена сощурила глаза, всматриваясь в Игната.

– Ну, видел… Гуляла она с кем-то… А ты не в курсе?

– Я в курсе?

– Ты видела Оксану?

– Когда видела?

– Когда она уезжала?

– Ну, видела… Собралась втихую, вышла с чемоданом, села в машину и тю-тю. Я даже крикнуть не успела… То есть я крикнула, а она даже не обернулась.

– В машину села?

– Ну такси, может, вызвала, – пожала плечами Лена.

– То есть ты не знаешь, такси это было или нет?

– Такси было. Желтая «Волга», с шашечками. Но как она вызвала такси, я не знаю. Не видела, чтобы она к телефону подходила. И не спрашивала про телефон… Может, в Геленджике была, там и взяла такси. А потом обратно, но уже с вещами… Поняла, что ей здесь не рады.

– Ты точно видела ее?

– Ну да, видела!.. А что? Чего это ты так разволновался?

– Ты кричала ей, она не ответила… Почему ты думаешь, что она совсем уехала?

– Так вещи собрала. Ничего не осталось!..

– Может, она с мужчиной, ну, в Геленджике, например, познакомилась, к нему переселилась.

– Ты что, ревнуешь?

– Может, он завтра ее за дверь выставит?

– Ты на это надеешься? – подбоченилась Лена.

– Да нет, просто завтра… или послезавтра Оксана вернется, а номер уже занят.

– Вещи собрала? Собрала! Все, поезд ушел.

– Но ведь номер оплачен.

– Я же сказала…

– А если Оксана в прокуратуру заявит?.. Знаешь, что такое прокуратура? Там даже анонимки рассматриваются. Нас тут проверками задолбают. А меня еще и с должности снимут.

– С должности? – задумалась Лена. – Тебя?

– С должности. Меня.

– Баштан нас тогда живьем съест.

– Соображаешь, – усмехнулся Игнат.

– Так я номер не сдаю. Просто убралась. И вообще, ужин у нас, давай, переодевайся и за стол!

Об Оксане больше не говорили. Но через день Игнат позвонил ей по номеру, который остался в книге контроля бронирования, у Лены такая имелась. Ответила ему Оксана.

– Это, конечно, не мое дело, почему ты уехала, – сказал он, – но тем не менее я должен знать, в чем причина поспешного отъезда.

– Надоело все… И ты надоел! – выпалила Оксана.

Игнат не знал, где она находилась: дома, в квартире, может быть, в каком-нибудь общежитии, но в помещении было шумно, слышались мужские голоса. Кто-то предложил выпить за чье-то здоровье. Видимо, застолье у Оксаны, и она, возможно, во главе угла. Сначала стол, потом постель, но Игната это не должно касаться.

– Если с тобой все хорошо, то извини.

– Все хорошо… А без тебя еще лучше!

В трубке послышались короткие гудки. Похоже, Оксана не хотела разговаривать с Игнатом. А может, кто-то, забрав у нее телефонную трубку, повел девушку в спальню.

Бронированная техника на улицах Москвы, народ на ушах, люди бросаются под танки, останавливая их. Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР понимает, насколько глубок поразивший страну кризис, Ельцин обращается к военнослужащим с призывом проявить высокую гражданскую сознательность и не принимать участие в реакционном перевороте. Игнат, если честно, не понял, кто бунтарь, Ельцин этот или ГКЧП? И не очень-то хотел понимать, но начальство также требовало от него высокой гражданской сознательности, личный состав отделения переведен на усиленный режим несения службы, считай, на казарменное положение. В поселке все спокойно, но, если вдруг, нужно будет принимать экстренные меры по недопущению уличных беспорядков. Какие именно меры, не объяснили, и от этого ощущение, что кругом царит бардак, только усилилось.

Игнат сидел в своем кабинете, смотрел телевизор, пытаясь вникнуть в причину московских беспорядков и ответить на вопрос: Советский Союз – это хорошо или плохо? Он-то лично ничего плохого о прежних порядках сказать не мог, а в новых видел расцвет бандитизма. Если вдруг рухнет правоохранительная система, страна погрузится в криминальный беспредел.

Зазвонил телефон.

– Товарищ капитан, у нас труп! – дрожащим почему-то голосом доложил дежурный.

Неужели он думал в унисон с Игнатом? Неужели решил, что началось?

Труп обнаружили на берегу реки, отделяющей поселок от Виноградной улицы. На берегу обмелевшей на лето реки, через которую Игнат проходил по нескольку раз на дню. Мужчина лежал в кустах, выгнувшись в спине. Рана у него в спине, он закрывал ее рукой, в этом положении и умер.

– Ножом, наверное, пырнули, – сказал Чабанов, осматривая труп.

Игнат кивнул, вспоминая события семилетней давности. Примерно в этом месте он принял бой с блатными, их было трое, они окружили его со всех сторон, тыкали ножами, пытаясь убить. Но нет, он тогда выжил, отделавшись несколькими легкими ранениями. А если бы не выстоял, лежал бы тогда в кустах, как сейчас Ставридис.

Игнат узнал покойника. Ставридис это, рубашка на нем шелковая, верхние пуговицы расстегнуты, в кущах волосатой груди запутался золотой крест на знакомой цепи. Рука, которой он держался за спину в районе почек, окоченела, тело холодное, несмотря на жару. Август месяц как-никак. Похоже, труп здесь уже давно, возможно, с ночи, часов десять пролежал, не меньше.

Место не совсем глухое, люди здесь нет-нет да ходят, но покойника только сейчас заметили, потому что тело лежало под кустом орешника, в тени, чуть в стороне от тропинки.

– Допрыгался голубок, – совсем невесело сказал Замков.

– Знаешь его? – спросил Игнат, осматривая отрезок пути от покойника до тропинки.

Убийцы могли забросить тело под куст, но тогда бы рука не закрывала рану на спине. Скорее всего, Ставридис умер под кустом, под которым он, возможно, спрятался, как заяц, убегающий от волка. От своих убийц он спрятался. И умер.

– Ну так Ставрида, – пожал плечами Замков. – Даже не знаю, как фамилия.

– Ставридис. Миша Ставридис, – сказал Чабанов. – Брат мой в Румынию с ним ездил, жмот, говорит, редкостный.

– Да вы должны его помнить, товарищ капитан, – кивнул Замков, взглядом указав на лейтенанта. – Помните, день рождения у Виталия был, мы тогда к нему шли, а он с какой-то девочкой за нами шел. Красивая!.. Вы их еще тогда остановили!

– Остановил, потому что Ставридиса знаю. Проходимец… Но не будем о покойнике плохо.

Игнат нагнулся, заметив на траве высохшую каплю крови, присмотрелся и в полуметре, на камнях, разглядел еще две.

– Кто-то пырнул его ножом, от кого-то он уходил. И прятался.

– Он в Турцию недавно гонял, шмотья много привез, хорошо, говорят, поднялся, – снова поделился сведениями Чабанов.

– Твой брат говорит?

Игнат уже вызвал следственно-оперативную группу из района, должна подъехать. Следователь будет работать, эксперты, не стоило бы вытаптывать своими ногами место возле трупа. И все же Игнат снова приблизился к покойнику. Ему не давал покоя характер раны. Одно дело, если ножом куда ни попадя пырнули, и совсем другое, если в почку стилетом или даже отверткой ткнули. В почку бьют уголовники с опытом убийств, правда, не всегда получается, чтобы жертва умерла сразу.