— Все на понт берешь — не устала?
— Да какие понты, Леонид? Я должна быть уверена, что как только вы получите деньги, то меня оставите в покое. Ты же умный человек — и Виктора этого прицепил, заставил на себя работать, и частного детектива вычислил, и догадался, кто я такая, чья я жена, — и понимаешь, что без гарантий я ничего делать не буду, и пугать меня без толку, потому что моя смерть для вас есть потеря денег.
Лесть к месту оказывается, он расслабляется на глазах, обмякает на стуле, расползаясь по нему.
— Кстати, у меня просьба есть — готова заплатить еще миллион налом, если пидора этого твои люди кончат при мне. Чего такой падле жить? Ты же в авторитете — неужели не найдешь ему замену? А миллион — хорошие бабки, тем более что доля его тебе остается.
Ленчик смотрит на меня заинтересованно — значит, роль Виктора я явно переоценила. Значит, он только помогает наладить схему, а там можно и без него обойтись. А может и так собирался его вскоре убрать — чтобы не ляпнул никому ничего. Даже Ленчику понятно, что тот, кто предал раз, предаст и в другой — а тут еще за это миллион предлагают. И хотя внешне лицо его непроницаемо, я вижу эту заинтересованность — и как потом ей на смену приходит озабоченность. Спасибо Корейцу — такой непробиваемой маски, как у него, я в жизни не видела, и время понадобилось, чтобы начать понимать, что там, под ней, и потому и Ленчика сейчас вижу насквозь. Догадываясь, что он задумался, как убить двух зайцев: ему надо придумать, как меня убрать после передачи денег и при этом нейтрализовать каким-то образом мой компромат и как Виктора убрать и еще деньги с меня получить. Выходит, если он хочет еще миллион, то Виктор должен умереть первым — но он же нужен пока!
Ладно, думай, Ленчик, ломай пустую свою голову. Ты же не знаешь, что я вам ничего не отдам — вот и успокойся насчет меня и строй пока планы, будет чем заняться.
— И последнее, Леонид. Вчера мне ФБР продлило срок подписки о невыезде — они все еще проявляют ко мне пристальный интерес. В такой ситуации переводить пятьдесят миллионов — это и себя подставлять, и вас. Да и понятно, что если примут меня, вас-то я вложу тут же. Это, конечно, в падлу — но ты же был готов меня вложить, сам пугал — какие уж тут понятия?..
— А не боишься, что если сдашь меня, я им статейку покажу, которую тебе давал, — да за Вадюху Ланского поговорю, и за Корейца?
Господи, какой же ты дурак! Веришь ведь, что я записывала разговоры, а значит, знаешь, что тебе вышка будет светить, — да и глупо просто садиться в тюрьму, не говоря уже об электрическом стуле, когда такие бабки в кармане.
Я не отвечаю. Просто смотрю на него без всякого выражения. И жду. И дожидаюсь.
— Ну ладно. Три дня…
— Пятнадцать.
— Неделя.
— Леонид, я же не шучу — да и хреново с ФБР шутить. Я же предупредила: не веришь мне — проверь, у тебя же наверняка связи на высшем уровне.
— Я проверю, — обещает грозно, довольный тем, как я ему подыграла. Идиот — да какие у тебя на хрен связи могут быть? Ты б посмотрел на себя, бычина. Хотела бы я знать, кто его короновал в Союзе и за какие заслуги? — Ладно, на десятый день приезжаешь сюда, десятого марта, днем. Отдаешь бумаги подписанные Витюхе, еще раз с ним все обговариваешь — и вперед.
— Лучше не здесь, Леонид, — говорю быстро, потому что мне очень надо это сказать, потому что тут меня столько раз видели, что запомнили мое лицо давно, и не надо чтобы нас тут опять видели вместе, тем более в свете того, что может произойти потом. — Бар есть один в Даун-Тауне, неподалеку отсюда, адрес сейчас скажу — не хочу тут все время мелькать, вдруг пасут меня. И лучше вечером встретимся, в девять, скажем, или в десять. О’кей?
Он выслушивает мою речь и про адрес тоже и не отвечает, но ясно, что согласился, и уходит, не прощаясь, первый — то ли задевало его на первых наших встречах, что я уходила первая, опуская его в глазах корешей, то ли человек его опять в зале и опять будет смотреть, что я буду делать дальше. Чего мне делать — домой, и все дела…
…Так быстро эти дни пролетели до очередной встречи с Ленчиком, что даже толком не отложились в памяти. Рэй мотался целыми днями, утром уезжал и поздно вечером приезжал — не знаю точно, чем уж он там занимался, — и пару раз я выезжала по его совету в город, чтобы показать Ленчику на тот случай, если он следит, что я тут и никуда не делась, все в порядке со мной.
У меня только первый день отложился в памяти, следующий после встречи, — когда встретилась наконец с Мартеном. Приехала на студию, и он улыбался мне, и был весь из себя, такой счастливый от моего приезда и нашей встречи, что я сразу почувствовала фальшь. И так неестественно выглядело накануне, что он отговаривает меня от выходов из дома, уверяет, что мне нужен отдых и все никак со мной не может встретиться, что я уже напрямую ему сказала: завтра, мол, буду на студии во столько-то и хотела бы его видеть, потому что есть разговор, — и только тогда назначил рандеву. Причем в ресторане в городе — но я почувствовала подвох и приехала-таки в офис.
И он, конечно, шокирован был моим появлением — но куда уже деваться? А там суета царила, человек пять абсолютно новых, неизвестных мне людей звонили по телефонам, распечатывали что-то на принтерах, компьютерные клавиши мучили. Причем один из них в моем кабинете сидел — он удивленно приподнял брови, когда я распахнула уверенно дверь и застыла на пороге, — в моем, который обставили в соответствии с моими пожеланиями, сделав “под меня” черно-белым и легким, с немассивной мебелью, стеклянным столиком в углу и металлическими полками на стенах.
— Я тебе все объясню, Олли! — услышала сзади. Увидела, обернувшись, Мартена — и улыбнулась в ответ сдержанно. Пошла за ним в его кабинет, выслушивая дружеские упреки насчет того, что не предупредила его, и лицемерную заботу о моем здоровье.
— Итак, Боб?.. — спросила, сев, закурив и глядя ему в глаза. Уже тот факт, что я закурила, ему должен был показать, что я очень серьезно настроена — раньше я его, некурящего, уважала и курила только в своем кабинете, ему приходилось терпеть, только если он сам ко мне заходил. А тут взяла сигару, не спросив даже из вежливости, не против ли он, — и демонстративно выдохнула дым в его сторону длинной струей, думая, что так бы повел себя ты, чтобы без угроз показать, каково положение. Только вот Мартену я угрожать не могла — и глупо, и незачем.
— Да вот совершенно случайно предложили один проект, Олли, буквально вчера — как раз собирался тебе рассказать и с тобой посоветоваться…
Ну да, “вчера”, потому и люди новые уже появились, и человек сидит в моем кабинете. Я так думаю, что они здесь были и когда я заезжала несколько дней назад — я просто не заходила никуда, поговорила две минуты с секретаршей и уехала.
— Короче, к нам обратились одни люди — солидные бизнесмены, — пожелавшие вложить деньги в кино. Им понравился наш первый фильм, и я встретился с ними и рассказал, какой у нас есть замечательный сценарий и кого планируется пригласить на роли, и они заинтересовались — вот и пришлось нанять людей, чтобы в срочном порядке подготовить им все бумаги, бюджет и все остальное.
— К кому это “к нам”, Боб? Я почему-то думала, что совладельцы студии — это мы с Юджином и ты, или я что-то забыла?
— Все так, Олли, — я имел в виду — ко мне. Я как раз хотел тебе позвонить, чтобы все обговорить, а тут ты мне позвонила. Я очень беспокоился за тебя, ты же знаешь — не хотел тревожить попусту, ведь у тебя столько проблем. Тем более что пока все под вопросом — и до окончательного решения еще далеко.
Я сразу поняла все. Он пришел к выводу, что со мной связываться стремно, и решил пойти другим путем. Славу за наш первый фильм все равно он взял себе — кто знает, что сценарий и деньги дали мы с Корейцем? И видно, нашел инвесторов — он уже не раз заикался на эту тему, просто речь шла о том, что часть суммы — их и часть — наша, большая часть, — и теперь хочет по моему сценарию сделать кино, к которому я уже отношения иметь не буду. И так он вытеснит меня, и, случись что со мной, арестуй меня ФБР, студия как бы и ни при чем, всегда можно сказать, что ко второму фильму я отношения не имела, никаких бумаг не подписывала, так что он не мафиозен и абсолютно чист.
