— Слышь, ты… — начинает главный, но я встаю уже — я ведь предупреждала, чтобы говорил по-английски. Охрана тут же поднимается, и я оказываюсь в их кольце, хотя внешне все нормально, никто ничего не подозревает, и никто в зале на нас не смотрит. Так и выходим, и в машине, которой по договору управляет один из них, говорю себе, что первый раунд за мной. Но только первый, потому что, наверное, будут еще. Не наверное — точно…
Это я немного вперед забежала. Потому что факс пришел второго, а встретилась я с ними только седьмого. После того, как еще одно послание получила и телефонный звонок. Всё, рассказываю по порядку.
Я уже говорила тебе в самом начале, как отреагировала на этот факс, сказав себе после долгого ночного раздумья, что ничего они от меня не получат. Что без боя я не сдамся, потому что дело не в деньгах, а в принципе. А принципами поступаться нельзя. Может, в виски было дело, которое я пила, пока собиралась с мыслями после столь неожиданно пришедшего по проводам листика бумаги с более чем неожиданным посланием. Кстати, до сих пор не могу понять, как отправленный с одного аппарата листок бумаги потом вылезает из другого. Технический прогресс я вообще воспринимаю как колдовство, до сих пор считая, что есть что-то неестественное в том, что самолеты летают, — но факс — это вообще черная магия. Даже компьютер попроще — умная машина, и все, а тут чернокнижие натуральное.
Но, несмотря на виски, ясно было, что это не ошибка и не шутка — что это те же самые люди, которые убили Яшу и которые теперь всерьез планируют заняться мной. Серьезность свою они доказали уже тем, что вычислили мой номер — ни в одном справочнике не указанный — и кто есть я. То есть вряд ли они знают про меня все, но, по крайней мере, они в курсе, что деньги от аферы с Крониным Яша перевел нам с Корейцем на фильм. Что они должны быть у меня, короче. Надеюсь, это все, что они знают — хотя вполне могут быть в курсе того, что я русская. Американке они бы хрен такой факс послали — тут же сдала бы их ФБР.
Русские трясут русских — это во всем мире так. За границей наша братва обирает эмигрантов из Союза, иностранцев трогать опасаясь, стремновато, тем более что тех свои соотечественники рэкетируют, если есть для того повод. Так что они почти стопроцентно верят, что я из России и что рыльце у меня в пушку, но верят не до конца, потому и послание безличное и вроде непонятное, а так позвонили бы или прислали бы текст на русском, ничего не опасаясь. Был бы Юджин тут — он бы знал, что делать, но нет его. И все придется решать самой.
На следующий день, выпроводив Стэйси, позвонила Мартену — довольному, отдохнувшему, веселому. Встретились на студии, и я оглядывалась всю дорогу, не следит ли кто за мной — специалист из меня хреновый по части слежки, ее выявления и ухода от нее, но, в любом случае, ничего такого не заметила. Расстояние от дома до Голливуда проскочила на бешеной скорости, там, где дорога это позволяла — специально выбрала более длинный маршрут, чтобы в пробках не торчать. К тому же те могли и до этого за мной следить и знать, как я туда езжу. Но в Лос-Анджелесе кругом почти пробки — и признаюсь, что волновалась, оказавшись в застывшем потоке машин, живо представляя, что из любой из них сейчас могут выскочить люди, распахнуть двери моего “Мерседеса”, вытащить меня и увезти с собой. Потом чуть успокоилась, сказав себе, что хрен они меня куда увезут: пробка — она для всех пробка. И для тех, с кого требуют деньги, и для тех, кто их требует, — не на летающей же тарелке они появятся, чтоб спикировать за мной и тут же вознестись?
Посмеялась даже. Посоветовав себе впредь мыслить трезво, без паники и ненужных детских страхов. А вот за то, что предвидела неприятности и фэбээровца записала, а потом и конгрессмена, — за это себя похвалила. А ведь ругала поначалу, говорила, что паникую, что паранойя развивается, мания преследования, а оказалось, что все правильно. Одно обидно — что осторожный, хитрый и осмотрительный до ужаса Кореец взбесился после Яшиного убийства и улетел разбираться в Москву, не предвидя такой ситуации, в которой я оказалась сейчас. Обидно, потому что всегда верила в его непогрешимость, а теперь вынуждена была признать, что и он не совершенен. И хотя тогда, в Москве, чувствовала себя с ним как за каменной стеной — пусть и действовала отчасти самостоятельно, потому что в логово врага, то есть Кронина, ходила одна, — сейчас оказалась со смертельной опасностью один на один. Почему смертельной — объяснять никому не надо, Яшин пример есть перед глазами.
И еще сказала себе, застряв в пробке, что убийц мне пока опасаться не стоит — им деньги нужны, и они знают, что деньги у меня, поэтому-то и убили Яшу. То есть когда начинали с ним разговаривать, не знали, а потом узнали. Потому и не пришел на встречу, на которую Яша с Корейцем приехали, тот человек, который был накануне в Яшином офисе. Потому он и отмашку дал — Яша был им уже не нужен, и решили просто его наказать, чтобы поквитаться за аферу и заодно продемонстрировать мне — они ведь уже знали о моем существовании, — что не шутки шутят. А может, хотели этим поступком выманить Корейца — может, сложно было его здесь убрать, тем более что Леший прилетел на следующий день, а вот выманить в Москву удалось. Хотя там у него близких людей много, я вдруг поняла, они с ним там могли разобраться — иначе почему же нет звонка?
Не хотелось мне в это верить, страшно не хотелось — но коль скоро Юджин допустил одну ошибку, улетев в Москву вместо того, чтобы с Лешим и его людьми оставаться здесь, то, значит, мог допустить и вторую. А все это вместе взятое значит, что нет уже, скорей всего, Корейца — и в самом лучшем для меня и него случае он просто скрывается сейчас и на помощь мне уже не придет.
Грустно стало, и не поверишь — увидела, собираясь с силами и взглянув на себя в зеркало заднего вида, что глаза влажные. Вот тебе и Мэллори из “Прирожденных убийц”, вот тебе и железная леди — это тоже Кореец так меня называл, услышав по телевизору прозвище Маргарет Тэтчер и запомнив его.
Застряла надолго — и смотрела перед собой, наклонив голову, чтобы никто не мог меня увидеть из соседних машин. Покурила, внушая себе, что для Корейца я сделать ничего не могу, что помощи мне ждать неоткуда, и что я теперь должна о себе сама позаботиться — о том, чтобы спасти свою шкуру и деньги.
“А зачем ее спасать?” — вдруг спросила вслух. И вправду, зачем? Я, когда молодая была, никогда за себя не боялась — хотя случалось, что оказывалась в неприятных местах и что-то могло мне грозить. Когда мне четырнадцать исполнилось, меня трое кавказцев в буквальном смысле украли — подозвали к машине, затащили в нее и увезли на квартиру какую-то и там насиловали несколько часов, покуривая травку и накачиваясь водкой. Я поначалу испугалась жутко, а потом отошла, особенно когда они начали комплименты говорить и то что секс с ними многому меня научит. Даже интерес проснулся к происходящему, и я делала все, что они говорили. А ближе к концу мелькнула мысль, что они меня отсюда не выпустят. Но благодаря свойственной тому возрасту беспечности страха толком не было — и ушла в итоге, просто тихо оделась и ушла, когда они все отключились.
И еще были неприятные ситуации — когда прогуливалась с парнем, которого видела второй раз в жизни, по опустевшей ВДНХ, у темных и мрачных прудов, он спросил, не боюсь ли, что он меня может убить. Ведь никто никогда меня не найдет. Я честно задумалась и ответила, что мне не страшно. Был маньяк, приставший ко мне в лифте, и еще были ситуации — о чем-то я тебе рассказывала в ходе наших московских бесед под диктофон, о чем-то, скорее всего, нет, но что сейчас все вспоминать? Главное — факт.
Я и дальше не боялась смерти. И когда убили тебя, жалела о том, что эти твари два рожка выпустили, а в меня так и не попали, хотя обязана была хоть одна их пуля меня задеть в не слишком широкой арке. И когда год спустя увидела киллера, выходящего на дорогу перед моим “Фольксвагеном” и стреляющего в закричавшую женщину, пытавшуюся меня спасти, тоже не испугалась — даже расслабилась при мысли, что это не пистолет, а волшебная палочка, одно прикосновение которой перенесет меня к тебе. Немного страшно стало, только когда та женщина упала и он навел пистолет на меня, — но, как только приняла подсознательно решение и вдавила в пол педаль газа, не было уже страха.
