В общем, и так уже было понятно, что спокойная жизнь кончилась и вопрос лишь в том, насколько долго все это продлится, — но только когда услышала слово “мстить”, осознала это для себя окончательно. Однако масштабов происходящего конечно же не представляла.
Ну а благодаря умному лейтенанту в полиции быстро разобрались, что мистер Кан не киллер, а с пострадавшими заодно: ведь он числился одним из учредителей той самой российско-американской фирмы, которую Яша открыл и которая полностью законным бизнесом занималась. Даже адвокату звонить не понадобилось. Правда, пришлось долго объяснять, что “магнум”, из которого Кореец одного убил и другого ранил, он якобы извлек у охранника, открыв дверцу машины, — сложновато было поверить в то, что безоружный бизнесмен, только что сплющивший одного в кровавую лепешку, тихонько открывает дверцу “Линкольна”, обстреливаемого с другой стороны двумя киллерами, незаметно извлекает “магнум” и так же тихо эту дверцу закрывает. Но поверили: некуда им было деваться, а пистолет на Яшу и вправду был зарегистрирован вполне официально.
На вопросы о том, кому это надо и зачем и были ли основания у Яши ездить с двумя охранниками, Юджин не ответил — прикинулся, что не знает ничего, что прилетел проведать партнера из Лос-Анджелеса и ни о какой грозящей партнеру опасности даже не слышал.
Все произошло в девять вечера, а в два часа ночи мистера Кана отпустили — хотя он убежден, что предварительно проверили все документы, не поддельные ли, и имя простучали по компьютерам, а так бы сидел там всю ночь. Говорит, что они ему окончательно поверили, когда он попросил лейтенанта не упоминать нигде его имени: объяснил, что вдруг, мол, мафия, тогда сможет добраться и до того, кто разобрался с киллерами. Тот поверил, не подозревая, что анонимность Корейцу нужна совсем для другого. Даже сам бумагу выписал для кар-рента — Кореец в тот момент о прокатном джипе и не думал и удивился, когда напомнили, но вовремя спохватился, что такая расточительность может показаться подозрительной, и поблагодарил полицейского.
— Почему ты мне не позвонил сразу? — выдавливаю из себя вопрос, не обвиняя, хотя и думая про себя, что он обязан был это сделать. А Кореец схитрил: позвонил под утро, часов в восемь, зная точно, что в это время я сплю, и сказал на автоответчик, что возникли кое-какие мелкие проблемы, что задержится и не через пару дней вернется, а через пять-шесть, через неделю максимум, и что лучше будет, если бы я сидела дома и никуда не выходила, а звонить ему на мобильный нельзя ни в коем случае.
Именно последняя фраза меня и напугала — поэтому я, прослушав сообщение, и купила на следующий день “Нью-Йорк таймс”, будто чувствуя, что найду там ответ. Не знаю, что меня удержало от полета в Нью-Йорк — думаю, совет Юджина, которому я последовала, вспомнив свою старую мысль о том, что, будь тогда, второго января, рядом с нами Кореец, он бы все почувствовал и отсоветовал бы тебе ехать в ресторан без охраны. Ты бы его наверняка послушал. Но это вопрос, конечно, помогла бы тебе тогда охрана или нет — если уж решили убить, сделали бы это не второго, а третьего, четвертого, через две недели или через месяц. Ты сам говорил, что, если захотят, все равно сделают — если уж Кеннеди убили, Рейгана ранили и папу римского, то с Вадимом Ланским при желании разберутся обязательно.
А сейчас он мне объясняет, что раньше позвонить не мог — и звонок-то сделал, даже не думая о том, что я могу где-то прочитать о случившемся и решу бросить все и рвануть к нему. Объясняет, что опасался, что полиция все же подозревает его и может телефон поставить на прослушивание (скорее всего, для них это слишком оперативно, да и могут ли они прослушивать мобильные — большой вопрос), а я могу сказать что-нибудь, что придаст неправильный ход их мысли. И еще объясняет, что не знал, кто заказал и откуда все прилетело, но решил, что самому надо быть поосторожней, а мной рисковать совсем ни к чему, так что приезд мой в Нью-Йорк попросту опасен. Пожалел, короче, — и я благодарна ему за то, что он думал обо мне в той ситуации, когда было о чем еще подумать, кроме меня. Но в то же время я убеждена, что на похоронах Яшиных должна была быть, а что теперь я могу с этим поделать?
А не мог он позвонить раньше, потому что из полиции вернулся в гостиницу, а потом спустился вниз, к телефону, опасаясь разговаривать из номера — осторожный, гад! — и начал посреди ночи обзванивать тех, кого знал в Нью-Йорке, вырывая из постелей, сообщая известие и спрашивая, кто и что слышал, видел или подозревал. Весь следующий день, уже встретив Лешего и двух его — и своих — людей, он мотался по городу в заново арендованном джипе, разговаривая по заново арендованному мобильному. И хотя связи у него в Нью-Йорке солидные, никто ничего прояснить не мог — якобы загадкой это было для всех.
Ситуацию немного полицейский прояснил, с которым он уже вечером связался: он сообщил при личной встрече, на которую Кореец заявился в участок, что документов при убитых никаких не было, но, судя по имеющейся у полиции информации, все трое в Америку прибыли несколько дней назад. Залетные, короче, оказались, что для русской общины в Штатах дело не новое. Даже я слышала, что так часто бывает: вызовет тот, кому надо, из Союза людей, они работу сделают, получат бабки и тут же обратно, чтоб не светиться, — и ищи их потом. Вот и все новости. Но даже этого было уже достаточно для того, чтобы сделать вывод.
А потом похороны были, бесконечные встречи и разговоры. И вакуум вокруг — хотя очевидно, что убрать Яшу нужно было кому-то из местных, потому что с Москвой он сам дел не имел и, кроме Лешего, никаких партнеров у него в России не было, да и уехал он оттуда более десяти лет назад и больше никогда не возвращался. Даже Виктор, ближайший помощник Яшин, и тот ничего не знает, что, скорее всего, так и есть: Яша, хоть и доверял ему, но не всем же с ним делился. Жена могла знать, но вряд ли: в бизнесе, как и в криминале, жен редко посвящают в дела. А криминалом, насколько я знаю от Юджина, Яша не занимался тысячу лет — если не считать криминалом то, что когда-то, давным-давно, он отмыл деньги, предназначенные тобой на фильм и заработанные не совсем честным путем. А потом он построил схему, по которой мы нагрели Кронина на пятьдесят миллионов, и миллионы легализовал, проведя их через кучу фирм и компаний, все вложив в фильм как наши совместные деньги. А так — все чисто, официально, респектабельно, вместе с американскими партнерами, вовсе не имеющими отношения к мафии.
Юджин замолкает, и я думаю судорожно, что чего-то не хватает во всей этой истории — даже если он сейчас начнет рассказывать дальше, что-то важное отсутствует, большое звено. Ну конечно, могла бы и раньше догадаться! Он ведь мне не сказал, зачем полетел в Нью-Йорк, а я и не спросила, ничего не подозревая, а может, потому, что и раньше точно так же не спрашивала тебя, когда ты куда-то уезжал: чувствовала, что мне ни к чему это знать, не мое это дело, да и ты все равно ничего не скажешь. Но с тобой было одно — я была девятнадцатилетней девчонкой из другого мира, жившей с мужчиной почти вдвое ее старше, и не просто с мужчиной, а с влиятельным человеком в мире шоу-бизнеса и криминала. А Кореец, хоть и твой ровесник — ему тридцать семь весной исполнилось, — но у нас с ним отношения другие: мы с ним, в общем, из одного мира, и прошли через многое. Мне он мог бы и сказать все сам, без напоминания.
Именно поэтому, веря, что он скажет, если что, и еще потому, что нельзя было ждать ничего плохого, я только кивнула, когда он после разговора по телефону с Яшей — спокойно так говорил, и ничего не изменилось в его лице (я не наблюдала, просто посмотрела мельком, прекрасно зная, что он эмоции скрывать умеет дай бог) — сообщил, что надо кое-какие вопросы по бизнесу уладить и он улетит дня на три-четыре.
Кореец смотрит на часы, как бы показывая мне, что разговор пора заканчивать: вместе с ним Леший со своими людьми прилетел. Они сидят в гостинице, и надо ехать к ним. И кажется, намекает, что я с ним не поеду — тут-то он ошибается. Он вообще сейчас очень серьезен, и ощущение такое, словно от того Корейца, с которым я жила здесь последние полтора года, осталась только маска, а внутри он уже прежний, московский, Кореец. И что сейчас, после всего случившегося, я для него значу меньше — просто потому, что он решил, что ко мне это прямого отношения не имеет и он со всем разберется сам.
