Внезапно его лицо словно заострилось. Кроваво-красные блики, отбрасываемые светящейся рекламой на стене, отражались в его глазах, придавая им зловещий блеск; казалось, в них пляшут язычки пламени. Он заметил мою растерянность и отчетливо произнес:

— Полагаю, сударь мой, представляться мне уже нет нужды. Я полностью к вашим услугам.

Я попытался судорожно сложить пальцы крестом, но не сумел вынуть руку из кармана, и крестное знамение не удалось… В итоге дьявол, как ни в чем не бывало, поправил узел галстука и спокойно продолжил:

— Тут у меня припасен один документик, который…

Голова у меня пошла кругом. Передо мной возникла Паулина: вот она стоит на пороге в своем выцветшем, но таком прелестном платьице, провожая меня, и застенчиво улыбается, спрятав руки в маленьких кармашках фартука.

А ведь наше благополучие находится в моих руках, подумал я. Сегодня нас ждет скудный ужин, зато завтра стол будет ломиться от яств. У нее появятся наряды, украшения, огромный красивый дом. А как же душа?

Пока я был погружен в эти мысли, дьявол извлек из бумажника сложенный хрустящий лист бумаги, и в руке его блеснула игла.

«Я бы отдал все на свете, лишь бы ты ни в чем не нуждалась». Множество раз повторял я жене эту фразу. Все на свете. И душу? Сейчас передо мною стоял тот, с чьей помощью я сумел бы доказать, что это не пустые слова. Но я все медлил, колебался. Голова раскалывалась на части. И вдруг я решился.

— Согласен. Но с одним условием.

Дьявол, уже было собравшийся проколоть мне палец иголкой, насторожился.

— Что за условие?

— Мне бы хотелось досмотреть картину до конца, — заявил я.

— Да какое вам дело до того, что случится с этим недотепой Даниэлем Брауном! К тому же это всего лишь сказка. Выкиньте его из головы и подписывайте. Документ составлен по всей форме, не хватает только вашей подписи, вот здесь, над чертой.

Голос у него был вкрадчивый и ласкал слух, словно звон золотых монет.

— Если хотите, — добавил он, — могу сразу же вручить вам задаток.

Он вел себя, как прожженный коммерсант. Но я был непоколебим.

— Мне нужно досмотреть фильм до конца. Потом я подпишу.

— Вы даете мне слово?

— Да.

Мы вернулись в зал. Я ничего не видел в темноте, но мой спутник с легкостью отыскал два свободных места.

На экране, то бишь в жизни Даниэля Брауна, произошли удивительные перемены, вызванные неведомо какими загадочными обстоятельствами.

Я увидел покосившуюся нищую крестьянскую лачугу. Жена Брауна стряпала, стоя у очага. Сгущались сумерки, и Даниэль возвращался с поля с мотыгой на плече. Потный, усталый, в пропыленной грубой одежде, он, тем не менее, так и светился от счастья.

У дверей он остановился и оперся на мотыгу. Жена с улыбкой подошла к нему. Они стояли рядом и смотрели, как тихо угасает день и ему на смену приходит ночь, сулящая безмятежный отдых и покой. Даниэль с нежностью взглянул на жену, потом окинул взором свое убогое, но опрятное жилище и спросил:

— Ты не жалеешь о прежнем богатстве? Неужели тебе не нужны все те роскошные вещи, что были у нас когда-то?

Жена задумчиво ответила:

— Твоя душа, Даниэль, мне дороже всего на свете.

Лицо крестьянина озарила широкая улыбка, от которой в доме сразу стало светлее. Словно рожденная этой улыбкой, заиграла музыка и под ее звуки стали медленно исчезать, растворяться на экране силуэты обоих. Над бедным, но счастливым домом Даниэля Брауна появились пять белых букв и начали стремительно расти, пока не заполнили весь экран.

Не помню, как я оказался в самой гуще толпы, повалившей из зала. Энергично работая плечами и локтями, я пробивал себе дорогу к выходу. Кто-то схватил меня за руку и попытался остановить. Я рванулся что было сил и выскочил на улицу.

Было уже совсем темно. Я пустился в обратный путь, все убыстряя шаг и в конце концов побежал. И несся так без оглядки, не останавливаясь, пока не оказался у дверей своего дома. Стараясь держаться как ни в чем не бывало, я вошел и тщательно запер за собой дверь.

Паулина ждала меня. Положив руки мне на плечи, она сказала:

— Ты выглядишь взволнованным.

— Да нет, просто…

— Тебе не понравился фильм?

— Понравился, но…

Я запнулся. Зачем-то стал протирать глаза. Паулина внимательно наблюдала за мной, а потом вдруг расхохоталась и не могла остановиться. Я же растерянно таращился на нее, не зная, что сказать. Сквозь смех она выговорила с шутливым укором:

— Да ты, небось, проспал всю картину!

Эти слова успокоили меня и подсказали выход. Я напустил на себя виноватый вид и, как бы нехотя, признался:

— Твоя правда, я там немножко вздремнул.

И, словно в оправдание, добавил:

— Сейчас я тебе расскажу, какой сон мне приснился.

Когда я закончил свой рассказ, Паулина заявила, что этот сон будет почище любого фильма. Она выглядела довольной и весь вечер смеялась.

Однако, ложась спать, я заметил, как она украдкой взяла щепотку золы и вывела над дверью нашего дома крест.

БЕЗМОЛВИЕ ГОСПОДА БОГА

Не думаю, чтобы так следовало делать — оставить на столе открытым послание в расчете на вниманье Бога.

Гонимый суетою будней, загнанный собственным смятеньем, я впал в ту ночь, как в мрачный угол тупика. Ночь вздымалась за моей спиною, как стена, и отворялась предо мной неисчерпаемым вопросом.

Я оказался в ситуации, которая взывает к крайним мерам, и только потому кладу письмо пред взором всевидящего ока. С самого детства я все оттягивал момент, который наконец меня настиг. Нет, я не пытаюсь представить себя самым претерпевшим из людей. Ничего подобного. Здесь ли, там ли, везде найдутся те, кто бывал загнан в тупик подобными ночами. Но я хотел бы знать, как им удалось жить дальше? Да и удалось ли выбраться живыми из загона?

Я чувствую потребность выговориться и довериться кому-то, но у послания потерпевшего кораблекрушение нет адресата. Хочу надеяться, что кто-то его получит, что мое письмо не будет плавать в пустоте, открытое и одинокое, в бесчувственных просторах.

Разве заблудшая душа — такая малость? Тысячи их никнут беспрестанно, лишенные поддержки, едва лишь только они подъемлются в надежде узнать тайны бытия. Но я и не хочу их вызнавать, мне ни к чему владеть секретом устроения Вселенной. Я не стану в этот мрачный час пытаться вникнуть в то, что не далось познать при ясном свете святым и мудрецам. Мой запрос сугубо частный. Он очень прост.

Я хочу жить праведно и прошу меня наставить. Это все. Я тону в водовороте моих сомнений, колеблюсь на грани бездны, и в отчаянном усилии стараюсь хоть за что-то зацепиться. И не нахожу. А мне нужно так мало, так просто то, что я ищу.

С некоторых пор я принялся выстраивать мои поступки в согласии с определенной целью, которая мне казалась разумной и оправданной, но мне очень неспокойно. Боюсь, я ошибался, ибо все, что я ни делал, шло во зло.

Я совсем растерян: все мои понятия о добре приводят к самому плачевному итогу. Что-то сломалось в моих весах. Что-то мешает точно подобрать состав добра. Всякий раз подмешивается частица зла, и зелье взрывается в моих руках.

И что же, я вовсе не способен творить добро? Мне бы не хотелось, чтобы это было так, тем паче я готов переучиться.

Я не знаю, со всеми ли случается подобное. Меня словно под руку ведет некий любезный бес, который неприметно понуждает меня чинить зло. Не знаю, есть ли на то господня воля, но лукавый ни на миг не оставляет меня в покое. Он умеет придать соблазну необычайно привлекательные свойства. Он остроумен и находчив. Как фокусник, он извлекает чудовищные вещи из самых, казалось бы, невинных предметов, и всегда готов навеять целый ряд злотворных мыслей, которые он насылает точно кадры киноленты на экран. Положа руку на сердце, могу сказать, что я не склонен к козням, что меня толкает бес и он же расчищает передо мной неправые пути. Он мой погубитель.

На всякий случай я готов поведать о том, что легло в основу моей духовной жизни. Однажды, еще в начальной школе, судьба свела меня со сверстниками, которые были приобщены к загадочным вещам, являвшим притягательную тайну.