Художник для создания портрета выбрал необычный ракурс. Женщина была нарисована со спины. Казалось, что ее внезапно окликнули. Она повернулась на голос, позвавший ее, и улыбнулась. Ее глаза светились радостью. Комда была изображена по пояс. Её обнаженное левое плечо было развернуто назад, а глаза смотрели на художника. Длинные черные локоны скользили вдоль лица и рассыпались по плечам. Портрет был исполнен настолько мастерски, что казался живым. Создавалось впечатление, что спроси женщину о чем-нибудь, и в ответ раздастся ее удивительный мелодичный голос. Йяццу посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. Затем взял со стола миниатюру и спрятал под рубашку. Все то время, пока он находился в комнате, ему казалось, что портрет согревает его, как нагретый солнцем камень. Он утаил свою находку от всех. И сейчас та лежала, бережно завернутая в мягкую ткань, в глубине его мешка.

Йяццу посмотрел на Комду. Она была такой же бледной, как вчера. Их глаза встретились, но женщина не улыбнулась в ответ, как делала раньше. Её взгляд скользнул сначала в сторону, а потом опустился вниз, под ноги.

Путешественники шли весь день. Только дважды они сделали короткие остановки. Первый раз, чтобы отдохнуть, а второй — пообедать. Вечером они разбили лагерь. Люди расселись вокруг костра, а потом, не сговариваясь, посмотрели на горы. Те не приблизились ни на метр. Днем их черно-коричневая масса недостижимой громадой возносилась впереди. Сейчас они казались абсолютно черными и застывшими в ожидании визита гостей. Комда не стала ужинать, завернулась в плащ и легла чуть в стороне от костра. Вагкхи переглянулись. В последние дни они чувствовали себя покинутыми. Капитан не разговаривала и, казалось, не обращала на них никакого внимания. Мстив поднял с земли палку и разворошил ею костер. Сноп искр вылетел и, поблескивая, устремился в небо. После смерти Рёдзэна Комда стала другой. В ней пропал интерес к природе и людям, окружающим ее. Это безразличие угнетало мужчин больше, чем обида или гнев. Всё усугублялось тем, что они находились в безвыходном положении. Попытки разговорить Комду наталкивались на стену безразличия и молчания. Она никому не позволяла разрушить возведенную ею преграду. Мстив вздохнул и опять сунул палку в костер, подняв новый фонтан искр. Он посмотрел на задумавшихся мужчин и сказал:

— Озгуш, нужно что-то делать. Поговори с ней. Иначе она совсем изведет себя.

— Я пытался. Бесполезно.

Раст посмотрел на офицеров и спросил:

— Почему вы решили, что она изводит себя?

— А разве ты ничего не замечаешь? Она молчит. Не разговаривает. Стала бледной и грустной.

— Просто адепт оскорбил ее, и она переживает.

— Не все так просто, как кажется. Рёдзэн нравился ей. Это очевидно. По какой-то известной только ей причине она убила его, а теперь не может простить себя за это. Видимо, все пошло не так, как она рассчитывала.

— Мстив, ты говоришь о ней, как о каком-то монстре, который плетет заговоры и совершает бессмысленные убийства.

— Я не сказал, что убийство было бессмысленным. И монстром я ее не называл. Она такая, какая есть. Она Хранитель. Но смерть Рёдзэна, думаю, не будет последней.

Мстив неожиданно рассердился:

— А ты, Раст, что же, думаешь, что мы сюда погулять прилетели? В таком случае тебе нужно срочно распрощаться с этим заблуждением. Пока мы не пришли в Хайбун, резиденцию адепта Клана Терпения.

Раст, оправдываясь, спросил:

— Может, Йяццу сможет помочь нам? Раньше она всегда прислушивалась к его мнению.

— Но не сейчас.

Словно в ответ на эти слова из темноты появился Ло с охапкой хвороста в руках. Он, стараясь не шуметь, положил его возле костра и внимательно посмотрел на Озгуша. Йяццу слышал, что мужчины что-то обсуждали, пока его не было, но не понял что. Вагкхи говорили на незнакомом языке. Он разобрал только свое имя, которое громко произнес Раст. Именно это и заставило его вопросительно посмотреть на Озгуша. Тот сразу перестал говорить на вагкханском и перешел на родной диалект Йяццу:

— Мы обсуждали то, что происходит с Комдой. Думали, ты сможешь помочь нам вывести ее из состояния безразличия, в котором она сейчас пребывает.

— Не знаю, как можно это сделать. Она разговаривает со мной лишь по делу и так кратко, словно каждое слово дается ей с трудом. Мне кажется, я мешаю ей или отвлекаю от чего-то важного.

Озгуш посмотрел на всех и тяжело вздохнул. Круг замкнулся. Разговор с Комдой ложился на его плечи. Командир всё же попытался сбросить с себя эту ношу:

— Давайте попробуем поговорить с ней. Ещё раз. По очереди. Может быть, кому-нибудь удастся изменить её настроение.

Следующие десять дней каждый из членов отряда в меру своих способностей и в соответствии с разработанным планом пытался отвлечь Комду от мрачных мыслей. Ни одна из задумок не оказалась удачной. Женщина внимательно всех выслушивала, иногда даже отвечала на вопросы, но не становилась такой, как прежде. Все чаще она оставалась наедине с Тресс. Это беспокоило Озгуша. По лицу Мстива как всегда трудно было что-то понять, но по отдельным, словно случайно брошенным фразам командир догадался, что разведчик обеспокоен не меньше, а даже больше, чем он сам. На десятый день они достигли подножья гор. Равнины, поросшие деревьями, закончились, и им на смену постепенно приходили огромные грязно-коричневые камни. Они были разбросаны повсюду, словно какой-то великан, играя, бросал их с вершин гор во все стороны. Камни становились все крупнее. Такого же цвета горы огромными свечами поднимались ввысь впереди. Но теперь уже не так далеко, как в начале пути. Они были рядом.

Сегодня путешественники шли недолго и добрались до подножья, когда еще засветло. Восхождение было намечено на следующее утро, а сегодня все собирались отдохнуть. У котелка «дежурил» Мстив. Несмотря на то, что он был в отряде самым худым, Мстив любил поесть. Но не только. Блюда, которые ему удавалось готовить из тех же продуктов, что и остальным, были намного вкуснее, да и выглядели аппетитнее. Когда все уселись вокруг костра, он самолично положил каждому в миску точно отмеренную порцию. Все с удовольствием принялись есть, только Комда едва притронулась и отставила тарелку в сторону.

— Не хочется, — тихо проговорила она. Женщина поднялась и, не оглядываясь, отправилась к подножью горы. На лице Мстива вместо обычной невозмутимости появилось такое огорчение, что Озгуш решил действовать, причем немедленно. Все его предыдущие попытки, когда он просил, увещевал и просто взывал к ней, закончились ничем. Сейчас он не думал и не планировал свой предстоящий разговор с Комдой. Он был просто возмущен всем происходящим. Озгуш отложил в сторону тарелку и отправился следом за женщиной. Вагкх шел и думал, насколько же он измучился за эти дни. Он, человек, который привык считать себя сильнее и выносливее многих. Каково же тогда остальным? Он нашел Комду около огромного бурого камня, почти сплошь поросшего мхом. Женщина стояла и смотрела на него, но ее глаза оставались пусты, впрочем, как всегда в последнее время. Озгуш поглубже вздохнул, собираясь заговорить, и вдруг ему в голову пришла совершенно новая идея. Ход, который он еще не использовал в разговорах с ней. Мужчина кашлянул и произнес:

— Комда, не знаю, как тебе сказать… Дело вроде бы пустяшное, но волнует меня. Сам не знаю почему.

Она не повернулась, но спросила:

— Что случилось, Озгуш? Будешь опять воспитывать меня?

— И не собираюсь. Я понял, что это бесполезно. Разговор пойдет о другом. Только не знаю, с чего начать. Как-то неудобно говорить об этом…

Она повернула голову и посмотрела на него.

— Слушаю.

Командир глубоко и шумно вздохнул, словно собираясь прыгнуть в воду, зажмурил глаза и выпалил:

— У меня болит живот, — он ткнул пальцем куда-то в правый бок. — Я стеснялся тебе сказать раньше, но боль не проходит.

— Давно болит?

— Третий день.

Он увидел, что его слова взволновали женщину.