Вскоре меня определили в детский сад, который располагался в одном из бараков посёлка; зима 1942-43 г.г. была очень суровая, температура опускалась ниже тридцати градусов, а отопление было слабое, дети болели, в т.ч. и я, схвативший воспаление лёгких. Вообще-то я любил болеть, и этому была причина: ведь в семье всё внимание было приковано к маленькой Оле, и только когда я болел и лежал в постели, мама кормила меня куриным бульоном и вкусной тушёной морковью; мама всегда удивлялась и хвалила меня за то, что мне нравилось принимать лекарства, даже очень горькие; папа, придя с работы, садился на край моей кровати, расспрашивал меня и рассказывал что-нибудь интересное; тётя Вера читали мне сказки; ко мне приходил врач: чрезвычайно живописный пожилой мужчина очень высокого роста, с массивной головой, окаймлённой совсем чёрными густыми кудрями; лицо его, с правильным строгим профилем, с седыми взъерошенными бровями и с глубокой продольной складкой, пересекающей снизу доверху весь его широкий лоб; он сначала показаться мне суровым, почти жестоким на вид, но когда он заговорил, лицо его осветилось такими добрыми, простодушными глазами, какие бывают только у малых детей.
Лёжа в постели, я подробно рассматривал свою самую любимую в раннем детстве книгу Бориса Жидкова «Что я видел», её называли «Почемучка»; она была большого формата с замечательными иллюстрациями и рассказами, обращёнными к детям младшего возраста – настоящая детская энциклопедия, которую родители сумели привезти её из Харькова; листая её, я погружался в мир простых вещей, окружающих нас: там были железные дороги с паровозами и старыми светофорами, управляемыми тросом, пожарные машины с высокими лестницами, самолёты и лётчики – всё это развивало любопытство, вызывало множество вопросов к маме и старшему брату, когда они читали мне книжку по вечерам; прежде, чем я через десять лет увидел настоящий трамвай в Барнауле, то уже познакомился с его изображением в книжке – таким ярким, точным, выпуклым и неподвижным; многие рассказы я знал наизусть, и даже трудно передать, сколько я обязан этой книге; я и теперь храню благодарное воспоминание и об этом удивительном детском пособии. В 2015 г. я решил купить эту книгу внукам, но в магазинах Москвы, даже самых крупных, она была в «усечённом» варианте: малого формата, совсем небольшие рисунки (современные, а не те, что были ранее в книге) вставлены в текст, а не изображены отдельно, крупно, да и количество их сокращено. В моей детской книге был картонный переплёт и на первой странице обложки на светло-жёлтом фоне изображены наиболее яркие и красочные картинки. Побывал я на самой большой в Москве постоянной книжной ярмарке, расположенной под трибунами крытого стадиона на проспекте Мира; нашёл одного продавца-пенсионера, у него дома была старая довоенная Почемучка; но когда на другой день я её увидел, покупать не стал: грязная, потрёпанная, обложка чем-то залита и пр.; полистал её и нахлынули воспоминания детства; как у Л. Н. Толстого: «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений».
Воспитатели в детском саду учили мальчиков и девочек вышивать крестиком звёзды и цветы на кисетах, отправляемых солдатам на фронт, туда же мы вкладывали свои рисунки; также учили нас читать наизусть стихи о Сталине «Курит Сталин трубочку свою…» и о Красной Армии:
Климу Ворошилову письмо я написал:
Товарищ Ворошилов, народный комиссар!
В Красную армию в нынешний год,
В Красную армию брат мой идёт!
Товарищ Ворошилов, ты, верно, будешь рад,
Когда к тебе на службу придёт мой старший брат.
Нарком Ворошилов, ему ты доверяй:
Умрёт он, а не пустит врага в Советский край!
Слышал я, фашисты задумали войну,
Хотят они разграбить Советскую страну.
Товарищ Ворошилов, когда начнётся бой –
Пускай назначат брата в отряд передовой!
Товарищ Ворошилов, а если на войне
Погибнет брат мой милый – пиши скорее мне!
Нарком Ворошилов, я быстро подрасту
И встану вместо брата с винтовкой на посту!
К декабрю 1943 г. завод выпустил первую тысячу тракторов, и теперь стал единственным в стране заводом (остальные были разрушены немцами, ЧТЗ выпускал танки), снабжавшим фронт и колхозников гусеничными тракторами. В январе 1944 г. на завод пришла телеграмма Сталина, поздравившего тракторостроителей с большим достижением. В этом же году АТЗ было передано на постоянное хранение знамя Государственного Комитета Обороны; большая группа отличившихся тракторостроителей была награждена правительственными наградами; директор завода Парфёнов П.П. был награждён высшей правительственной наградой – орденом Ленина; мой отец награждён орденом «Знак Почёта».
Хочу обязательно отметить, что детям работников завода уделялось повышенное внимание, чтобы они росли образованными и здоровыми; кормили детей хорошо, за этим следил профком завода; в группу детского сада приносили из кухни обед в вёдрах и тазах; однажды дома меня спросили, что было на обед, я бодро ответил: «Ведро супа, таз каши и кастрюля компота», чем вызвал у домочадцев гомерический хохот, а впоследствии это воспоминание стало семейной забавой. Как-то потребовалось мне принести в сад кальку для перевода картинок, а также белую бумагу для рисунков; мама сказала, чтобы я попросил папу, у которого на работе бумага есть; несколько дней папа не выполнял мою просьбу, несмотря на то, что мы с мамой закладывали ему в карманчик пиджака, где расчёска, записку с напоминанием; он признавался, что забывает принести, поскольку работал в цехах; я обижался (потому и, наверное, запомнил), т.к. другие дети уже работали с бумагой, но, вероятно, когда мама в моё отсутствие серьёзно с папой поговорила, чертёжную бумагу-миллиметровку он принёс, и на обратной стороне можно было рисовать. В садике имелось страшное место – это, освещённая маленьким окном, полутёмная уборная, когда-то предназначенная для взрослых; дыры на деревянном помосте были очень большими, и воспитатели нас предупреждали об осторожности, рассказывали, что один мальчик упал вниз, захлебнулся в г.. и утонул; нам было всегда страшно заходить в уборную, и оправившись, мы быстро убегали оттуда; долгие годы во сне эти дыры пугали меня; я пишу о случившемся так, как оно осталось в детской памяти, думаю без преувеличений; оно осталось как встреча с чем-то ужасным, потрясшим меня.
Повторюсь, завод заботился о детях и построил детскую дачу в сосновом бору близ села Шубинка в 60 км от города; летом дети работников завода находились там, отдыхали, хорошо оздоравливались; помню, как после завтрака воспитатели вели нас в лес к большой солнечной поляне; у каждого малыша была в руках наволочка, в которую мы собирали щавель для кухни; тогда же я познакомился с солодкой, её сладкий корень мы очищали и жевали, получая удовольствие; первый раз мы увидели в траве большую змею, испугались, но воспитатели объяснили, что это уж и он не кусается. Начиная с шестилетнего возраста, мальчишки по примеру старших «заболели» футболом: на абсолютно ровной поляне устраивали небольшое футбольное поле, воротами служили воткнутые в землю палки, и мы азартно гоняли мяч, играя команда на команду; видимо, с тех пор я полюбил эту игру за радость, когда, обгоняя всех, забивал голы.
Однажды вечером разразилась гроза; нас уложили, но мы не спали, робко прислушиваясь к шумным крикам грозы и глядя на окна, вспыхивающими синими отсветами огня при молниях; ветер то стонет, то злится, то воет и ревёт; во время грозы весь дом дрожал, казалось, трескался на части, и было немножко страшно; уже глубокой ночью гроза как будто начала смиряться, раскаты уносились вдаль, и только ровный ливень один шумел по крыше; как вдруг, где-то совсем близко, грянул одинокий удар, от которого заколыхалась земля; в спальне началась тревога, все поднялись с постелей, и потом долго не ложились, с жутким чувством ожидая чего-то особенного, но буря кончилась также быстро, как разразилась; наутро встали поздно, и первое известие, которое нам сообщили, состояло в том, что этот последний ночной гром разбил в столовой стёкла; во время прогулки мы видели поваленные огромные сосны, а там, где были их корни, зияла большая яма, залитая дождевой водой; близко подходить к ней нам было страшно.
