– Мне понравится, не бери в голову. Я люблю лирические стихи.

Усадив ее на старое потертое кресло, я стал читать ей на память сначала свои стихи, на что она восторженно хлопала и со слезами грустила. Потом перешел к стихам классиков. При этом такой переход она вообще не заметила. Не помню, на каком уже по счету стихотворении она прикрыла глаза и откинула голову на спинку кресла. Она дышала учащенно и глубоко, и выглядела так сексуально, что не выдержал и прильнул губами к ее шее в долгом нежном поцелуе. Когда я отодвинул губы, она, не открывая глаз и не меняя положение, прошептала:

– Еще! – не уточняя, еще читать стихи или еще целовать.

Я решил по-своему. Наклонившись к ее лицу стал целовать ее губы. Сначала очень-очень нежно, буквально едва касаясь поверхности. Потом стал слегка прижимать губы губами. Нежные розовые губы словно раздвинулись в улыбке. Из ее ротика высунулся язычок, и я обхватил его своими губами и стал сосать. Руки уже автоматически расстегивали ее блузку. Поиграв языком у нее во рту некоторое время, я снова стал целовать в шею, спускаясь всё ниже и ниже. Лифчик, к счастью, расстегивался спереди между чашечками, и, расстегнув его, стал целовать и сосать соски. Руки сами собой стали мять ее груди, словно выдавливая соски, выставляя их мне навстречу. Пока губы были заняты игрой и всасывали в рот увесистые груди, я, уже стоя на коленях, потянул ее на себя так, что ноги свесились с кресла, а девушка упиралась в кресло почти поясницей. К тому времени я стал целовать ее в животик, а руками снял в нее трусики.

Раз она не противилась и не сопротивлялась, я переступил одну ногу и стоял теперь на коленях между ее ног. Мне открылся вид ее половой сферы между ног. Свет мы не гасили. А зачем? Кто будет подглядывать за нами на четвертом этаже? К тому же вокруг парк-не парк, но никаких зданий поблизости нет. Из приспущенных штанов и трусов выскочил, наконец-то, рвущийся в бой член молодецкий. Когда я положил ладонь на ее лоно, она сильно вздрогнула и чуть-чуть выгнулась навстречу моей руке. Мне уже было ну очень сильно невтерпеж, и я взял в руку член и стал проталкивать его в ее тесную дырочку.

Наташа стала делать какие-то бессистемные движения тазом, словно помогала пропихивать член. Ну, типа потрясла органами, чтобы лучше притерлись.

Член протиснулся в нее и стал погружаться глубже и глубже. Наталья вздохнула глубоко и удовлетворенно, и словно расслабилась с облегчением. Удивительно, но член не провалился после входа в широкую полость влагалища, а продолжал проталкиваться, и приходилось прилагать для этого усилия.

Стоять на коленях на полу было жестко и неудобно, даже больно коленям. Не вынимая члена я взял ее двумя руками за таз и в таком положении осторожно перенес на стол, соседний с тем, на котором мы работали. Как я понял по ходу, это был рабочий стол Галины, – массивный, прочий, дореволюционный. Во время переноски почувствовал, что под ее весом член погрузился в нее еще глубже.

Лежа на спине на столе Наташа улыбалась и смотрела мне в глаза. Я потянул член на себя и обнаружил, что он, кажется, застрял в теле девушки. Нет, ущемления не было, как я расценил, но выдернуть не прилагая усилий не получалось. Однако благодаря эластичности стенок влагалища член двигался внутри нее достаточно хорошо. Я стал его то толкать, то стараться извлечь, а стенки влагалища то тянулись за ним кнаружи, то погружались с ним в глубину. В принципе, я не чувствовал от этого дискомфорта. А что будет потом – тогда и будем решать.

Взявшись обеими руками за ее коленки, я подогнул и придавил ее бедра к животу. Внутрь-наружу, внутрь-наружу, – стал двигаться быстрее, сильнее, активнее. Чувствовал, как член раздуваясь и удлиняясь, расширял и прихватывал в своем движении всё более глубокие слои стенок влагалища. И в какой-то момент я просто перестал на всё обращать внимание, когда глаза застлала легкая пелена, а член стал выбрасывать из себя тягучую жидкость. Наташа замотала головой из стороны в сторону, но не издала ни звука. Она просто стала дышать часто и глубоко. – значительно чаще и глубже, чем раньше.

Выплеснув всё, я стоял у стола с членом в ней. Отдышавшись, протянул ей руку, помочь встать со стола. Но она руку мне не дала. Вместе с впрыснутой жидкостью выскочил из нее обмякший член. Отойдя к креслу, я спокойно наблюдал, как из партнерши капали и капали жидкости, стекая прямо на пол. Когда дама уперлась руками и сама села на краю стола, потекло сильнее, но быстро прекратилось.

Наташа посмотрела на меня. Улыбнулась. Вытащила из кармашка носовой платок и осушила промежность.

– Когда будем доделывать? – мотнула она головой на недоделанную стенгазету на соседнем столе.

– Не знаю. Придется сейчас всё убрать в шкаф, который нам выделили. У меня завтра очень много занятий. Если устраивает, давай договоримся пока на субботу.

– Ту не обидишься, что я сейчас пойду, не буду помогать тебе убрать всё в шкаф?

– Не обижусь.

– Тогда я пошла, – и она вышла за дверь.

Я прибирал со стола бумагу, материалы, краски, карандаши и пр. Когда в дверь постучали, я подумал, что вернулась Наташа. Но в дверь заглянула другая девушка с курса.

– Скажите, а это здесь комитет комсомола? Ой, Гусар, привет!

– Здесь, здесь. Но кроме меня сейчас никого нет. Что-то хотела?

– А мне никто и не нужен. Мне Галина сказала, что я могу помочь тебе со стенгазетой. Я не ошиблась, надеюсь?

«Ну, что же» – подумал я. – «Танцы на столе можно продолжить, и даже уже поменять стол».

– Не ошиблась, проходи, присаживайся в кресло…

Я опоздал на комсомольское собрание, и прибежал только тогда, когда все уже начали расходиться. Подошел к Галине.

– Ты что же не пришел на собрание, комитетчик? – накинулась она на меня.

– На биохимии Ариадна (преподаватель, – см. про этого персонажа в книге «Институт». прим. автора) задержала. Я ничего не мог поделать.

– Сама или ее племянница? – ну, блин, все всё обо всех знают. Интересно, биографию и семейное дерево преподавателей до какого колена знают?

– Сама.

– Значит так. Вот на ту комсомолку обрати внимание и повлияй на нее, – Галя показала на плачущую в середине зала девушку. – Мы начали процесс исключения из комсомола. Причина – систематические прогулы. Тебе надо узнать побольше о причинах, потом сделать листок-«молнию» и пропесочить ее. Вопросы есть?

– Нет, я пошел узнавать, – и стал подниматься в уже практически пустом зале к плачущей горемыке. – Разрешите приступить к выполнению задания? – вот люблю не только поприкалываться, но и военные понятия использовать, почему-то.

– Привет, царевна Несмеяна, – сказал я, присаживаясь рядом на скамейке.

– Гусар, уйди. Мне так тошно. Меня из комсомола выгоняют.

Надо понимать тем, кто не жил в ТО ВРЕМЯ, что исключение из комсомола или партии автоматически приводило к тому, что из института исключали как студентов, так и сотрудников. Потому слёзы этой молоденькой дурочки, явно вырвавшейся из-под родительской опеки, и потому ставшей бесконтрольно спать утром всласть и уходить с занятий по первому зову собственного настроения, я понимал очень и очень хорошо.

– ХорОш реветь! Поговорить надо.

Но наш разговор был остановлен вошедшими в зал уборщицами. Спорить с ними или разговаривать под их бдительным оком у нас с Несмеяной желания не было.

– Гусар, пошли ко мне в общагу. Девчонки сегодня пошли на какой-то сабантуй, допоздна там будут. Потому мы спокойно поговорим.

В общагу, – так в общагу. Сама предложила. По дороге я купил немного еды, чтобы не объедать «бедную» студентку и пару пирожных. Небольшая комната в общежитии была ничем не примечательна. Четыре кровати, почти одинаково застеленные, обеденный стол, четыре стула, тумбочки, занавесочки, вешалка для верхней одежды, плательный шкаф…

– Давай сначала обедать, – предложил я. – Потом говорить будем. Можем, конечно, кушать и говорить, если хочешь…