— Что произошло? — воскликнул Гарри Видер. — Уж не подгорело ли адобо?

— Нет… — простонала тетя, остальных ее слов вообще нельзя было разобрать из-за частых и бурных всхлипываний.

Дядя встал возле нее и представился гостю. Гарри же, выражая удовольствие от встречи, хлопал меня по плечу.

Прежде чем дядя успел захлопнуть дверь, появился полицейский. За его спиной маячила миссис Картер.

— Мы услышали стук в вашу дверь, — заявил полицейский.

Тетя Салли не смотрела на Гарри. Лицо ее было растерянным, будто преступником была она, а не Гарри.

Миссис Картер хранила молчание. Она была в широком домашнем платье из синего сатина. На голове во все стороны торчали папильотки.

— Где остальные драгоценности? — воскликнул полисмен, хватая Гарри за руку.

— О чем он толкует? — удивился наш гость.

— Они видели кулон, который вы подарили мне, — сказала тетушка. На глаза ее снова навернулись слезы. — Я им его показала… Вы так были любезны. Я не думала, что…

— А, понятно. Мне вообще-то не следовало возвращаться, боялся, что всякое может случиться. Но можете верить или нет, я ужасно хотел еще раз отведать адобо. Оно мне даже приснилось сегодня.

— Пошли, — сказал полисмен. На сей раз его голос звучал резко и жестко.

— Адью, мадам, — произнес парень.

Он зашагал к двери. Когда полисмен двинулся за ним, тетушка закричала:

— Подождите! — Она кинулась на кухню, наполнила кувшин готовым адобо и сказала парню: — Возьмите хоть это с собой. Ведь оно было приготовлено действительно для вас!

— Возьмите, — разрешил полисмен. Несмотря на командирский тон, голос его смягчился. — Уж больно хорошо пахнет.

Гарри взял теплый кувшин, и они ушли. Ушли и соседи. Я закрыл дверь.

Тетя Салли села возле обеденного стола и закрыла лицо руками, будто невероятно устала. Дядя направился на кухню, посмотреть, что там на обед. Я сел возле тети Салли.

— Ты все же не стучала в сковородку, тетушка!

Она подняла глаза:

— Ты добрый мальчик, Крис!

Дядя Пит закрыл дверь и сказал:

— Салли, я сейчас подумал… Если тот человек просто помешался на твоем адобо, то, может быть, многим захочется его попробовать. Я имею в виду, что…

Тетушка вскочила с кресла и кинулась к дяде Питу. Я решил, что она рехнулась. Сердце часто забилось, мне приходилось слышать, что в критический момент женщины как бы надламываются, но на лице тетушки появилась улыбка, она обняла дядю.

— Спасибо, Пит. Я побегу к миссис Ахиллес завтра же утром.

Опять раздался стук в дверь. Я пошел к двери, потому что руки дяди Пита были заняты: он обнимал тетю Салли за плечи, и они медленно расхаживали по гостиной.

Снова появилась миссис Картер.

— Я вернулась, — начала она невероятно деликатно, — чтобы спросить твою тетю, не даст ли она рецепт того… того удивительного блюда.

— Вы имеете в виду адобо?

— Да, малыш.

— Тетушка сейчас занята. Я не очень уверен, что она может вам дать рецепт. Но если уж вам так хочется, я стяну для вас немного адобо сегодня вечером.

Она зыркнула на меня и обиженно вышла. Уже в тот миг я начал рассматривать миссис Картер как будущую посетительницу филиппинского панситерия на углу Амстердам-авеню и 64-й стрит. Как же я мог выдать профессиональный секрет тетушки Салли? Пусть миссис Картер обижается хоть сто раз!

ГЛАВА 16

ЭСТРЕЛЛИТА

Филиппинский панситерий открылся в среду, 15 мая. В этот день отмечался праздник цветов на Лейте, на родине тетушки Салли, он совпадал с ее днем рождения, и тетушка сочла это совпадение счастливым предзнаменованием для начала бизнеса.

День выдался теплый и солнечный. С реки Гудзон, с берега, где сгрудились железнодорожные депо и жилые кварталы Вест-Энда, ветер задувал к нам гарь и пыль.

Тетушка надела традиционный филиппинский наряд: ками́су — вышитую блузку с рукавами, как крылья бабочки, и свободную, до пола юбку из пи́ньи — ткани из волокна ананаса. Выглядела она в этом наряде весьма эффектно.

Дядя красовался в баронг-тагалоге — праздничной рубашке филиппинских мужчин, из той же пиньи, с искусно вышитыми цветами и бамбуковыми листьями. Несмотря на это, он чувствовал себя весьма свободно, был по-домашнему приветлив, скромен и в то же время изящен.

Я, само собой, был тоже в баронг-тагалоге.

Все блюда тетушка приготовила накануне и рано утром в день открытия. Когда часов в 11 начали собираться гости, тетушка стала разогревать обед: синиганг^[48] из креветок, который заправила лимонным соком вместо зеленого тамаринда, что обычно кладут у нас в Ремедиосе; зажарила двадцать цыплят, вынув из них косточки и нафаршировав печеными яйцами; нарезала ветчину, приготовила мясной салат, изюм и соленья. Гвоздем торжественного открытия были, конечно, знаменитые тетушкины цыплята и свинина адобо, приготовленные по рецепту ее родного города — с лавровым листом и гавайским уксусом, его специально к открытию прислала сестра тетушки, живущая на островах. На видном месте красовался котел белоснежного риса, сваренного по всем канонам филиппинской кухни. Мы, филиппинцы, едим рис в любое время дня.

Дядя с тетей пригласили на открытие всех своих друзей. В крохотном зале стоял разноязыкий гомон, стук ложек и ножей о тарелки. Пришел Эдди с родителями, миссис Паскуа с дочкой, дядюшкины американские друзья из отеля, где он раньше работал, и несколько филиппинских туристов, не преминувших отведать национальных блюд в Нью-Йорке.

Отец Эдди стоял с респектабельным господином из Манилы по фамилии Ло́пес. Я подслушал, как они рассуждали о ценах на филиппинский сахар на мировом рынке. Лопес появился у нас с женой и дочкой — девушкой примерно моего возраста в розовом платье с оборками. Мне все никак не удавалось разглядеть ее зубы, даже когда она улыбалась. Девушка была очень мила, и мне захотелось заговорить с ней. Эдди предупредил, чтобы я не делал этого: ее мать очень строга и внимательно следит за поведением дочки в обществе.

— У старухи отжившие понятия, — заметил Эдди, — ты даже не имеешь права коснуться руки девушки, пока тебя ей не представят. Единственное, что она сможет сделать, — так это взглядом дать понять, что заметила тебя.

— Как твой папа познакомился с ее отцом? — спросил я, прожевывая кусочек цыпленка.

— Они вчера познакомились в парикмахерской в Ча́йна-тауне^[49], и отец пригласил их сюда.

Я вновь взглянул на дочку мистера Лопеса. Она уже закончила обедать и легонько обмахивалась карточкой-приглашением на церемонию открытия; эти приглашения дядя рассылал всем своим друзьям и будущим клиентам. Я взял со стойки веер тети Салли и предложил девушке:

— Можете воспользоваться веером, мисс.

Ее мать сразу впилась в меня взглядом. Она, как и дочь, улыбалась одними губами. Она улыбнулась с набитым ртом, и щеки ее надулись; я улыбнулся в ответ, отнюдь не из вежливости — уж больно смешно она выглядела, я просто не удержался.

Девушка бросила взгляд на мать, та милостиво кивнула, и тетушкин веер был принят. Девушка тоже улыбнулась, на сей раз по-настоящему, в улыбке сверкнули белые зубы. У меня заколотилось сердце, будто я без передышки взлетел на третий этаж у себя на 67-й стрит.

— Как вас зовут, мисс? — спросил я, кажется, весьма невнятно.

— Эстрелли́та, — услышал я довольно холодный ответ, за ним последовала вновь искусственная, одними губами, улыбка.

— И давно вы здесь?

— Только два месяца.

— А я уже чуть ли не год.

Несмотря на охватившее меня смущение, хотелось поговорить с девушкой побольше, но ее мать тут же передала мне тарелку с недоеденным рисом, и я вынужден был отправиться на кухню. Вернувшись, я обнаружил, что Эдди занимал разговором Эстреллиту. Меня схватила зависть, но Эдди тут же заявил:

— А мы тут разговариваем о тебе.

Я покраснел.

— Почему?

— Она спросила, что ты здесь делаешь.