Было и то, о чем только догадывались, но точно не знали - Гийом Ален часто с наступлением сумерек посещал всех, кто страшился дневного света: разбойников из шаек, убийц, воров, мошенников, больших и малых господ, которых слишком мучило бремя совести, женщин, бросивших своих новорожденных в реку, священнослужителей, поддавшихся демону сомнения или похоти. Даже закоренелые грешники отваживались появляться у него в доме - те, кто со слезами обещал больше не браться за нож, а вскоре совершал новое преступление.
"Разве все мы не братья? - спрашивал каждого Гийом Ален. - Кто знает, поможет ли мне Господь на следующей неделе, и тогда ты поможешь мне. От совершенства Христова до всех нас путь столь далек, что разница между тобой и мной не так уж велика". Когда на следующий день он видел, как злодей преклонял колени на молитвенную скамеечку, по его близоруким глазам невозможно было определить, узнал ли он лицо с открытым ртом, но, все глубже погружаясь в молитву, он давал облатку прощения и большим и малым грешникам.
Жители Пуатье перешептывались между собой, называя отца Алена святым, и радовались, когда он принимал то, что удавалось им сберечь в голодные времена, - несколько яиц или кусок сала. И все это в награду за то, что никому больше не было по силам вернуть столько награбленного добра, которое он отдавал владельцам с замечанием, что пострадавший должен читать за раскаявшегося вора "Отче наш".
Брат Сеген и профессор Эмери уже несколько раз посещали и допрашивали Жанну.
- Как вы находите девушку? - спросил каноник Гийом Ален, встретив обоих на улице.
- Хоть она и миловидна и голос у нее приятен на слух, слова ее подозрительно дерзки, - ответил брат Сеген. - Когда я спросил ее: "Веруешь ли ты в Бога?" - как Вы думаете, что она сказала в ответ? "Вероятно, больше, чем Вы!"
- А мне она сказала, - вставил профессор Эмери, - когда я указал ей на то, что, хотя ее утверждения и не противоречат Писанию, все же их невозможно найти ни в одной из дошедших до нас книг, насколько мне помнится, - мне она сказала так: "В Книгах Господних написано больше, чем в ваших".
Ален снял шляпу, засунул ее под мышку и вытер лысый череп красным платком.
- Запутанный случай, крайне запутанный случай.
- Совершенно верно, - подтвердили оба ученых господина.
- Скажите, профессор Эмери, неужели Вы не верите, что в Божьих книгах может быть написано больше, чем в наших?
Эмери немного помолчал, слегка наклонившись, глаза его были меланхоличны. Затем он выпрямился и задумчиво посмотрел вдаль.
- С этим, конечно, следует согласиться, однако, что касается девушки: как она может провести такое сравнение в области, где, по моему убеждению, не может отличить "а" от "б", и поэтому некомпетентна в том, что писали отцы Церкви или богословы?
Гийом Ален кивнул головой:
- Да, да, профессор Эмери, разумеется, никто из нас не смеет считать себя таким сведущим, как Вы. А вот ответ Вам, брат Сеген: разве не трудно измерить, сколь много или сколь мало каждый из нас верует в Бога? Никто из нас ничего не понимает в вере, которая сдвигает горы. А Вы как считаете?
Брат Сеген с неохотой вспомнил об этом пункте, так как он всегда уверял, что его следует понимать лишь иносказательно.
- Во всяком случае, - сказал он, - ей недостает должного благоговения. Между прочим, я спрашивал ее о том, на каком языке говорят ее голоса. "Он лучше, чем Ваш", - нагло ответила она. Понимаете, отец Ален, в разговоре я часто перехожу на свой диалект, но разве подобает крестьянской девушке напоминать мне об этом?
Эмери нетерпеливо поднял руку, словно хотел сказать, что с таким промахом можно и смириться.
- Обеспокоило меня нечто иное. Я сказал ей, что Господу не угодно, чтобы мы ей верили без доказательств, и мы не посмеем советовать королю, чтобы он дал ей наемников, прежде чем она не представит нам какое-нибудь знамение. И на это она ответила - минуточку, я точно записал ответ: "Во имя Господа, разве я приехала в Пуатье для того, чтобы творить чудеса? - прочел Эмери на кусочке пергамента, который достал из кармана. - Привезите меня в Орлеан, и я докажу вам, что у меня есть миссия. Дайте мне солдат, много или мало, и я изгоню англичан". На это я, понятным образом, возразил, что если бы Господь возжелал освободить нашу страну от страданий, то, вероятно, Ему для этого не понадобилось бы никаких наемников.
- И что же она сказала в ответ?
- "Наемники должны сражаться, и Господь пошлет победу..." Она ни разу не смутилась и давала ответы, с которыми трудно не согласиться, поскольку они кажутся весьма логичными. Пока я ничего не могу добавить к этому.
Брат Сеген дошел до своего монастыря и остановился перед ним.
- Во всяком случае, Вы, отец Ален, должны сами убедиться в том, что господин архиепископ задал нам нелегкую работу. Если дела пойдут по верному пути - в чем я пока ни в коей мере не уверен, - то люди скажут, что мы правильно распознали сущность девушки. Если же все пойдет вкривь и вкось, то король признает нас виновными... Когда Вы собираетесь туда идти, отец Ален?
- Посмотрим. Сегодня среда, завтра у меня день исповеди, и освобожусь я поздно. Но послезавтра... да, определенно, послезавтра.
Был чудесный светлый день, когда Гийом Ален пришел в дом адвоката Рабато. В качестве сопровождающего он взял с собой брата Тома, молодого доминиканца, уже известного своей ученостью, но все же тихого, скромного и преданного отцу Алену.
Ален увидел девушку, стоявшую в комнате в ожидании, и обратил внимание на свежие щеки, круглые детские глаза, коротко остриженные мальчишеские волосы и сильные, привычные к работе руки. По ночам отца Алена мучила подагра, ноги болели, глаза слезились. Да, человек - жалкое орудие Господне, когда ему перевалило за семьдесят. Ален обошел вокруг длинного стола в поисках места, куда бы поставить свою палку. Прежде чем брат Тома заметил это, подскочила Жанна, взяла палку и заботливо поставила ее в угол.
- Да благословит тебя Господь, дитя мое.
- Спасибо, достопочтенный господин.
- Называй меня просто "отец Ален", все люди в Пуатье так говорят. Я в ответ ко всем обращаюсь на "ты". Так мы с тобой сможем побеседовать. Садись, Жанна. Или, может быть, тебе удобнее стоять? В такой прекрасный день тебя следовало отпустить в поле погулять.
