Адмирал Н. С. Мордвинов был одним из тех придворных, которые категорически возражали против использования иностранцев в качестве воспитателей для детей российского дворянства, считая их негативной, развращающей силой. Он утверждал, что эту практику следует полностью запретить, поскольку не понимал, как «даже достойнейший чужестранец» может привить своим молодым подопечным настоящую любовь к своей стране и родному языку[132]. Принимая во внимание низкое качество предлагаемых ими услуг, Дюмон был удивлен высокими гонорарами домашних репетиторов – от 2 до 5 рублей за урок[133].
Со своей стороны, комментирует Дубровин, родители были довольны тем, что платили иностранцам за воспитание своих детей, поскольку теперь могли продолжать вести распущенный образ жизни – «засыпали на рассвете, подымались в полдни и редко видели своих детей». Источники Дубровина предполагают, что молодые люди научились настолько малому, что многих отправляли в школы-интернаты, где другие иностранные учителя причиняли даже больший вред, чем домашние наставники.
Положение усугублялось пренебрежением русского дворянства к педагогам вообще и к русским учителям в частности. Поэтому они неохотно отправляли своих детей в гимназии, тем более что последние были открыты для всех социальных слоев: дворяне находили саму мысль о том, что их дети сидят рядом с «детьми чиновников, разночинцами и людьми всякого состояния», совершенно невыносимой[134]. М. Л. Назимов вспоминал, как в своей местной средней школе в Нижнем Новгороде смешивался с «дворовыми людьми городской аристократии и мещан». «Ввиду этой смеси сословий, зажиточные дворянские фамилии не отдавали своих детей в гимназии, чтобы не смешивать их с грязным людом и не привить к ним в подобном обществе дурных наклонностей и привычек». Вот почему, заключает он, дворяне предпочитали, чтобы их дети обучались дома[135].
Родители часто не понимали потенциальной пользы для своих сыновей и дочерей от формального изучения академических предметов, которые, казалось, так мало имели практического применения в их повседневной жизни, особенно с учетом военной карьеры. Военная служба была в конечном счете, как правило, наиболее предпочтительной перспективой с точки зрения как самих родителей, так и их сыновей. О таком отношении к образованию свидетельствуют слова о том, что оно «было скорее роскошью, чем необходимостью», которые приписывал своему отцу Н. В. Басаргин (дворянин из Владимирской губернии, ученик корпуса колонновожатых в 1817 году). Это замечание довольно полно отражало мировоззрение помещиков поколения его отца[136]. Например, московский дворянин и владелец тысячи крепостных, генерал-майор А. А. Тучков имел очень четкие представления о том, что должны изучать его сыновья в качестве будущих армейских офицеров: физику и химию он находил полезными, но словесность (и поэзию в частности) он полагал совершенно «пустым делом», как и музыку, а латынь считал необходимой только для священников и врачей. Наконец, «теология и философия казались ему совсем неприличными науками для военного человека»[137]. Как справедливо отмечал тогда С. С. Уваров, дворянство все еще относится к образованию с недоверием[138].
Сергей Мироненко обнаружил, что подавляющее большинство (81,8 %) членов Государственного совета в 1825 году получили домашнее образование, только А. А. Аракчеев и И. И. Дибич имели специальное военное образование (кадетские корпуса), а М. М. Сперанский был выпускником Александро-Невской главной духовной семинарии в Санкт-Петербурге[139]. Таким образом, домашнее образование было нормой для дворянских детей и обычно продолжалось до 15-летнего возраста, после чего принималось решение о дальнейшем обучении, которое, возможно, могло включать несколько лет, проведенных за границей в Западной Европе. Но это не означало конец зависимости молодых людей от родителей, которая, как правило, сохранялась даже после их вступления в брак. Мемуарная литература того периода свидетельствует о том, что важные решения принимались только с учетом мнения родителей, которые ожидали и обычно получали от своих потомков безусловную любовь, преданность и послушание.
Эта культурная особенность объясняется прежде всего тем, что до смерти родителей сыновья обычно оставались их иждивенцами (если только они не получили существенное приданое от семьи невесты)[140]. Например, Э. И. Топчиев в своих воспоминаниях отмечал, что после своего производства в офицеры по выходе из дворянского корпуса в 1819 году он не мог прожить на годовую зарплату прапорщика в 450 рублей и нуждался в помощи родителей, чтобы купить многочисленные и дорогие части своей новой формы[141]. Однако родительская помощь была ресурсом, доступным далеко не всем молодым офицерам: П. А. Тучков, выходец из старинного московского дворянского рода, многие представители которого отличились на военной службе, впоследствии сенатор и член Совета Николая I, описывает, как после 1812 года для его отца настали тяжелые времена и, разбитый долгами, он был вынужден продать свои дома и подмосковную картинную галерею, а также свое солидное имение в Тульской губернии. Это означало, что, в отличие от Топчиева, молодой Тучков должен был научиться жить по своим скромным средствам, и, действительно, были времена, когда он «ограничивался одним своим жалованьем по службе»[142]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
