Ладно… Как говорил мышонок в советском мультике: «И так сойдёт!»

Крови было мало. Заточка-то узкая, а из раны я её пока не вынимал. Я обожду слегка.

Оставив хрипатого остывать, я вернулся к своему «папику», который всё так и стоял над поверженным врагом со штакетиной в руке.

Сиплый ещё не пришёл в себя. Я зашёл к нему сзади. Приподнял за волосы голову, оторвав чуть от земли, и упираясь коленом в спину, свернул ему шею отработанным уже приёмом. Потом за шиворот дотащил его к другому трупу, и его рукой захватив заточку за рукоять, выдернул из раны. Кровь хлынула ему сразу на руку. Я едва успел отскочить, чтобы самому не испачкаться.

— Натан! Дай мне несколько пятёрок!

Мой друг молча, не глядя сколько, передал мне несколько купюр. Я тоже не считая, бросил их в лужу натёкшей крови. А пару купюр сунул в руку хриплому. В другую руку ему вложил половинку сломанной штакетины.

Если менты найдут, то картина легко читается так: Гопники не поделили ворованные деньги.

Ну а если добрые прохожие раньше ментов упрут эти несколько грязных пятёрок, то картина меняется…

Гопники просто передрались между собой. По пьянке, наверное. Не в первый раз небось такое бывает… Бытовуха.

Время на моих часах уже приблизилось к одиннадцати. Пора бы и нам спать ложиться, а то, что-то утомился я за сегодня. А завтра ещё ехать надо…

По дороге к нашему «отелю», я всё думал: Стоит ли ещё с этой дурой Зинкой разобраться? Но решил, что не стоит. Если что спросят, можем сказать, что на нас напали гопники, отняли деньги. А один из них при этом проговорился, что это официантка сказала ему, про наличие у нас денег. Привлекут её тогда как наводчицу… А может и не привлекут… Доказательства есть? Нет. Только слова испуганных жертв ограбления. Может даже менты и возбудят несколько уголовных дел.

Одно дело — это грабёж. Дело уже раскрыто. Грабители установлены. Дело будет закрыто в связи со смертью подозреваемых.

Второе дело — это либо мокруха, либо тяжкие телесные, повлекшие смерть. Фигуранты установлены. Но уже оба мертвы. Так что, скорее всего, спишут все дела в архив и забудут.

Хотя, если будут действовать с целью повысить процент раскрываемости, то могут написать много разных умных слов, и все дела пойдут в зачёт раскрытых тяжких преступлений.

Ну а мы вернулись в гостиницу, почистились от пыли. Хотя извазюкался в основном только я. Додумался тоже мне… Бороться в партере с гопниками в переулке.

Всё. Без стилетов больше из дома не выхожу. Хватит приключений на мою тощую задницу.

Я лёг спать, и спал без задних ног до самого утра.

Утро нам принесло хорошие новости. Дали горячую воду. Чуть желтоватая, но всё же горячая. Я с удовольствием принял душ, смывая с себя грязь и пот вчерашнего дня. Пока после меня мылся Натан, я уже собрался в дорогу.

После лёгкого завтрака, мы отправились в путь, не дожидаясь расчётного часа. В советских гостиницах он всегда наступал в полдень, не зависимо от того, когда ты вчера с вечера заселился.

Правда, иногда мне в моём прошлом будущем удавалось прогнуть эту систему в свою пользу. Если приезжаешь в город ближе к полуночи, а заселяешься в гостиницу чуть-чуть после нуля часов, то по всем документам проходит дата следующего дня. Таким образом, мне пару раз удавалось заплатив за одни сутки, ночевать две ночи, а целый день можно было посвятить изучению города. Но это было тогда, когда я никуда не торопился, а просто путешествовал по стране в своё удовольствие.

Сегодня я в дорогу снова был одет под мальчика. Стилеты заняли своё законное место. Хватит уже. Без оружия я больше никуда не пойду. Правда, наганы я убрал пока в багажник, от греха подальше, заложив их сверху вещами.

Вот тут-то в дороге всё и началось. Натан долго сидел надувшись… Видимо его так и подмывало что-то сказать или высказать мне. Но он всё никак не мог собраться. То ли с мыслями собирался, то ли храбрости набирался. Наконец его всё-таки прорвало.

И судя по всему, зря я вчера в ресторане его называл «папой». Хотя я делал это из конспиративных целей, но… Он возможно воспринял всё, как должное. А сейчас, включив «режим отца», решил меня повоспитывать…

— Инга! Нам надо с тобой сегьёзно поговогить!

Боже мой… Какой менторский тон. Какое многозначительное и многообещающее начало. Ну и как с ним сейчас общаться? Надо для начала прощупать тему…

— О чём? — включаю режим «легкомысленная девочка».

— Ты вчега… Это было обязательно делать?

— Что именно? Убивать этих ублюдков?

— Нет. Специально заманивать их в тёмный переулок, чтобы убить?

Ха… А он умнее чем я о нём думал… Раскусил мою вчерашнюю инсценировку.

— Ну, начнём с того, что начал всю эту замутку вчера именно ты, Натан Борисович!

— Я? — его удивление неподдельно.

— Да. Ты.

— Когда это я начал?

— А когда в ресторане засветил пачку денег перед той жадной курицей.

— Но…

— Большинство людей в сфере обслуживания, так или иначе, связаны с криминалом. Швейцары стучат органам, таксисты часто работают в связке с криминалом, официанты общаются и с теми, и с другими. Она могла бы капнуть на нас в органы. А те бы стали задавать ненужные вопросы о происхождении денег. Но у неё хватило ума лишь стукануть своему хахалю, что есть пара лохов с деньгами.

— Но ты гисковала.

— А ты? Ты не рисковал? Или смерть мужчины не так волнует, как смерть женщины. Ну, да, конечно… Вы мужчины с рождения должны в этой жизни быть воином, защитником. Я понимаю, бороться необходимо. А на войне кто-то обязательно гибнет в бою. Это неизбежно. Но почему-то гибнуть должны лишь мужчины, а женщины должны жить. Так что ли?

— Ну… Так…

— Тогда почему вчера ты первый не ответил этому хрипатому? Почему ты впал в ступор? Нас могли ограбить, порезать, убить…

— Я… Я гастегялся…

— Настоящий воин не думает о жизни и смерти. Настоящий боец не думает о победе и поражении. Об этом очень хорошо написано в «Бусидо» — кодексе чести самураев. Самурай идёт навстречу смерти, не думая ни о чём, кроме как о чести самурая.

— Но я не…

— Да. Я согласна. Ты — не самурай. Ты — музыкант. В жизни так всегда: Герои творят свои подвиги и гибнут на поле боя. А обыватели в поте лица добывают свой хлеб…

— Вот сейчас это было очень обидно…

— Тогда вчера тебе надо было сразу зарядить тому хаму в морду, когда он только потребовал денег, а не ждать, пока я начну их валять по земле. Натан, понимаешь ли, ноги вытирают обычно о тех, кто сам не противится этому. А стоит только дать отпор, сразу начинаются совсем другие разговоры. И эти разговоры надо вести на равных. Ты чего-то боишься? Ты пару недель назад хотел умереть. Что изменилось сейчас?

— Сейчас есть ты.

— И что?

— Я буду защищать тебя!

— Для этого тебе надо сначала научиться защищать себя. Ты это сможешь?

— Смогу! Но…

— Да всё я понимаю. Тебя учили сольфеджио, а не айкидо с ниндзюцу.

— Что такое нидзюцу?

— Ниндзюцу — это учение ниндзя о способах убийства себе подобных. Ниндзя или иначе они называются — синоби. Это разведчик, диверсант, наёмный убийца в средневековой Японии.

Я уж не стал объяснять наивному музыканту, что ниндзюцу — это не просто ногомашество и рукодрыжество, а комплексная дисциплина, которая предусматривает и шпионаж, и скрытое наблюдение, и методику диверсионной работы в тылу противника. А также нидзюцу это ещё и наука выживать в любых условиях. Ну и конечно же я не стал ему говорить, что сам я никакой ниндзюцу в полной мере никогда не обучался, и представление обо всём этом имею довольно поверхностное. Но для этого времени даже мои скудные знания являются откровениями свыше.

Натан молчал. Видимо переваривал то, что я ему сейчас наболтал. А после стал сыпать вопросами.