Я помню раньше, что любой звонок от Лии был наполнен множеством улыбок. Помню, как радовался, что эта девушка всегда излучает солнечное настроение, оптимизм и влюбленность в жизнь. И признаки ее милой улыбки без труда читались сквозь расстояние и даже через легкое недовольство в трубке телефона. Я наслаждался этим. Правда, Лия и тогда не прекращала свои попытки тотального контроля над моим здоровьем, но мне это поначалу даже нравилось. Ей доставляло огромное удовольствие следить, что я ем и когда, а также за приемом всех витаминов или лекарств строго по часам. Я должен был чуть ли не при ней выпить их, иначе она не верила мне на слово.
А потом я начал ловить себя на мысли, что от этого сильно устаю. Стоило мне стать кем-то ближе, чем человеком, с которым она отводила душу как доктор, она всепоглощающе пустилась в непомерную заботу. Мне иногда казалось, что она не только врач-эндокринолог, но и психиатр. Она умела подводить меня к нужному ей трепетной, игривой интонацией, выжимая необходимые и правильные для нее предложения.
Именно в глазах Лии цвета светлого не заваренного чая в ту непростую пору я увидел новое начало. Они излучали тепло и нежность. Словно шепотом просили не обижать ее. И это не было притворством. Цвет глаз Лии не был темным омутом с тиной, грязью и не был похож на крепко заваренный чай. Это был томный цвет благородного коньяка из новой дубовой бочки. Искры в глазах играли переливами полудрагоценного коричневого камня с названием топаз. Взгляд был с необычным глубоким оттенком подвяленного на солнце изюма. И хоть ее глаза были достаточно глубоко посажены, я все равно сумел разглядеть их цвет, так похожий на бронзовые глаза волка. В них задумчиво застыло таинственное пламя огня, превратив смолу в янтарь.
Она сделала все, что было в ее силах, только чтобы я больше не просыпался с дрожью в коленях от мыслей о бывшей. И я смог похоронить на время прошлые чувства к бордовому цветку заживо. Но чем больше я думал об этом, тем сердце яростнее ревело, потому что сложно забыть соль режущих глаз, опущенные руки от бессилия и потрескавшиеся искусанные собою же губы. Все потому, что память не стереть.
Мне уже давно не снится блаженная прошлая любовь, и я не встречаю с болью рассвет. В зеркале меня больше не ослепляют грустные синие глаза с тревогой полуночного зверя. У порога больше не бьется от истерик мое отчаяние, и давно затянулись все раны, в которые сыпался острый перец. Я очень давно не скитаюсь ночами в снах и не ищу ответы на свои вопросы у одинокой луны. Я больше не шепчу имя бывшей возлюбленной, и ее силуэт не стоит перед моими глазами туманом, но я все равно думаю о ней иногда…
С Лией у меня другие отношения. Она не похожа ни на одну из тех, кто был со мной раньше, даже на часовые утехи. Увидев ее впервые, я не мог и подумать, что когда-то у нас может с ней случиться даже секс. Начиналось все банально, как в классическом слезливом романе, – Лия была моей подругой, на груди у которой я забывал о больной любви. Я много ей рассказывал. Мне казалось, что так будет проще: выплеснуть свою боль и наполниться чем-то новым.
С Лией я не играл никакие спектакли. С ней моя душа разучилась страдать. Она не делала каждый раз сочувствующие глаза, но в то же время чувствовал ее тревогу. Рядом с ней мне становилось легче. Она ощущала, что я тянусь к ней. Видела в этом свое особое предназначение. И я, устав от бурной молодости, безропотно плыл к берегам дружбы с этой девушкой.
Мне было удобно с ней. Потому что притяжение, которое обволакивало нас, не было от желания трахаться. А ей нравилось, что я больше не трачу на всякую ерунду и глупости свое свободное время. Но притяжение друзей разного пола все равно привело в постель.
Полгода назад мы встречали с ней закат, находясь в разных странах…
– При-ивет! Я так рада тебя слышать! Так ра-ада! Чем ты занимаешься?
– Да ничем. Сижу на балконе, смотрю на город.
– Покажешь мне вид с балкона?
– Могу, если хочешь. А ты чем занимаешься?
– Я наконец-то дома. Погуляла с собакой. Не стала тебе звонить заранее, хотелось побыстрее закончить все дела, чтобы ты был весь вечер мой-мой-мой.
– Хы. А я уже был готов потерять тебя. Долго не было. Думал, что сложный зачет.
– Да нет. Все как обычно. Студенты стараются, делают вид, что много читали, и оттого все забыли и напутали. Хотя знания не спрятать и ни с чем не спутать! Мне остается им подыграть. Сделать вид, что верю им. А потом ставлю ту оценку, на которую они мне наврали. Почти у всех семь-восемь, девять редко. Кое-кому придется пересдать. Все такие умные, хотят быть ударниками за просто так. Но я, даже в лучшем случае, не могу им натянуть на пятерку. Медицина – не та область, где можно закрыть глаза на незнание.
– Ну да. Но у нас в стране пятерка – это отличная оценка!
– Ну извините, у вас пятибалльная система оценивания студентов, а у нас десяти. Есть где разгуляться! Да ну этот зачет! Давай лучше о тебе?! Ты больше вредности не ел?
– Лия! Ну, может, хватит?!
– Просто скажи: ел или нет? Ну, Русте-ем, – голос ее с трепетом дрожал. – Ладно! Отстану! Так ты когда к папе летишь?
– Ты решила сменить тему. Так лучше! Завтра. Я уже купил билет на самолет. Вылет в обед.
– Ты мне обещаешь согласовать свое меню с кухней?
– Уф!
– Ну, пожалуйста-а… – снова сладко тянула она.
– Ну, хорошо. Я попробую.
– Ура! Ура! Теперь расскажи, чем ты сегодня занимался.
– Да не знаю. Гулял по городу.
– Ммм. Где гулял?
– Тебе ничего не дадут названия улиц. Ностальгия, воспоминания.
– Воспоминания… Ностальгия… О чем-то? Или…
– Ты снова о ней? Еще скажи, что ты не ревнуешь! Что в очередной раз ты мне выносишь мозг подводками к тому… видел ли я ее?! Нет! Не видел!!!
– Почему ты тогда нервничаешь?
– Я уже устал отчитываться! Я уже не помню, когда я видел ее в последний раз. Все! Нас давно ничего не связывает!
Она ненадолго замолчала.
– Расскажи мне тогда о поездке к папе. Ты надолго? – фраза прозвучала почти шепотом, словно нас могли подслушивать.
– Скорее всего-о-о…
– Ты всегда с грустью говоришь, когда темы разговоров касаются отца. Кажется, у вас очень тяжелые отношения. Честно! Я не особо понимаю.
– Не надо! Я говорил тебе много раз. Не лезь в это!
– Я и не лезу, Рустем. Я просто сильно любопытная! И меня это гложет. Я хочу все-все-все знать. Вот такая я!
– Не всегда это полезно.
– Ты еще скажи, что много знать это небезопасно!
– Бывает и так.
– Ой! Не надо мне киношных страстей! Что ты меня пугаешь! Насмотрелся бандитских фильмов? Ох, мужчины! Любите вы смотреть всякие стрелялки!
Лия рассказывала о своем отце с небывалой теплотой. О том, какой он необыкновенный и мудрый человек; как он умеет поучать без крика и как поощрять за любые маленькие победы любимой дочери; как он по-особенному хмурит брови и как справедлив; и как всегда спешит на помощь, где бы он не оказался и чем бы не был занят, ведь для него дети – это его главное достояние в жизни. Подобное отношение отца было совершенно не тем, к чему привык я. И ей было тяжело понять эту разницу.
А о маме Лия почти ничего не говорила. Ничего особенного. Я смею предположить, что она была такой же удобной для жизни женщиной, как и Лия. Но главным из рассказов о маме было то, как отец к ней тепло относится, называя ласково “любимочка”, когда она в который раз не слышит его, уткнувшись в очередную электронную книгу.
– Ты ведь знаешь, какая я любопытная! Хочу все знать.
– Любопытная, любопытная! Прекрати говорить это как мантру! Тебе важно быть со мной? Или что…
– С тобой. Но…
– Но что?! И прекрати меня убаюкивать! Меня раздражают психологические приемы и это давление!!!
– Я-я-я и не думала!
– Ну-ну! Ты это рассказывай кому-то другому, – я не знал почему злюсь, но накал все усиливался. – Я устаю от этого! Устаю от хитрых уловок!
– Я просто спросила. Прости-и.