Он чуть наклоняет голову и улыбается одними глазами. В их глубине проблескивают те самые искорки. Я как обычно залипаю на них.

– Пойду, – взмахиваю рукой, делая шаг в сторону двери.

Он ничего не отвечает и не двигается, просто смотрит, но все вокруг меняется. Воздух становится густым, чувства пугающе обостряются. Разворачиваюсь и быстро иду к выходу, хватаюсь за ручку, тяну дверь на себя…

Он оказывается рядом раньше, чем успеваю выйти. Рука упирается в дверь и закрывает ее ровно перед моим носом.

Я вздрагиваю. На секунду замираю, пытаясь осознать происходящее. Раскрытая ладонь на уровне глаз, жар его тела прямо за спиной. Ярко пахнет свежими апельсинами и чаем с бергамотом. Вкусно до головокружения.

Разворачиваюсь целую вечность. Тело тяжелое, как тонна свинца.

– Что? – медленно поднимаю ресницы.

Сталкиваемся взглядами.

– Что? – зеркалит тем же тоном и нависает.

Внутри у меня ухает, но я держу спину и не дергаюсь. Неожиданно смелею и смотрю в упор:

– Хочешь еще что-то спросить?

– Хочу. Да, я хочу, – усмехается. – Расширим условия контракта?

Я громко тяну в себя воздух и получается, что ахаю. Он смотрит недвусмысленно, разъяснения не требуются, однако я их получаю.

– Слишком нравишься, чтобы только работать вместе.

Подвисаю, растеряно хлопаю ресницами. Это он так признается или предлагает стать любовницей на зарплате? Не понимаю, как реагировать.

Сердце оглушающе громко тарабанит. В моей крови сплошный адреналин, ее можно по ампулам разливать и в аптеки развозить.

Белецкий выжигает взглядом. Водит им по лицу, по шее...

Его рука ложится на талию и дергает пояс халата.

– Ты…, – задыхаюсь, пытаясь закрыться, – ...что делаешь?

– То, о чем мечтал целый месяц, каждое утро и каждый вечер, – улыбается и просовывает руку под ткань.

Я хватаю ртом воздух и цепенею от ощущений. Он дотрагивается только пальцами. Медленно и нежно ведет ими вверх. Живот, ребра, грудь, ключицы… Я вытягиваюсь струной, запрокидываю голову. Он гладит шею, скулы. Водит пальцами по контуру лица, задевает губы. Так аккуратно, словно изучает на ощупь.

– Дыши, Ариненок, дыши, – шепчет, наклоняясь.

Я не дышала. Все это время совсем не дышала.

Мы соединяем взгляды. В его светлых глазах сгущаются тучи, вместо искорок сверкают молнии. Его желание такое мощное, что я физически его чувствую. Тело само откликается. Кожа зудит в ожидании прикосновений, низ живота тяжелеет, во рту слишком много слюны. Ощущения в разы острей, чем были в лифте, а мы еще не целовались.

Смотрю на его губы, он тоже опускает взгляд, чуть наклоняется. Делаю вдох, рваный выдох, еще один вдох. Если поцелуемся, не остановимся.

– Не могу.

Слова вылетают и только потом я осознаю, что произнесла их в слух.

Гарик отстраняется, выгибает одну бровь.

– Не хочешь или боишься?

Закусываю губу, думая, как ответить. Перед глазами пелена, в голове каша.

– Не знаю, очень много эмоций, – признаюсь.

– Так и думал. Трусишка Ариненок.

Улыбается и пальцем щелкает меня по носу. Это задевает. Я хватаю его за простыню и дергаю на себя. Он не ожидал, легко поддается. Прижимается своим горячим телом к моему, обжигает. Я вспыхиваю. Вся целиком краснею, кажется. Моя импульсивность играет со мной очередную опасную шутку.

Гарик вдавливает меня в дверь, упирается в живот эрекцией. Это не шутка, это ух как серьезно. По телу разливается смесь парализующего страха и жгучего возбуждения.

– Играешь с огнем, бэби, – шепчет на ушко и тянет простыню вниз.

Я его отталкиваю. Во мне вдруг столько силы образуется – на пятерых хватит.

– Божечки-кошечки, – хватаюсь за лицо, опустив глаза.

Не впервые вижу его член, но разве можно привыкнуть. А он еще и дергается приветливо.

Белецкий хохочет, запрокинув голову. Звучно так, красиво смеется, и выглядит при этом, как самый главный бог красоты. Я смотрю с восхищением и паникую до онемения.

Он считывает безошибочно.

– Бежишь или остаешься? Считаю до трех. Раз… два…

«Три» я не слышу. Пулей вылетаю из его комнаты. _______

Глава 21.Он мой

– Аринка, приходи завтракать. Все готово...

Не сразу понимаю, что до мурашек знакомый голос звучит в реальности. Он снился мне всю ночь. И глаза Белецкого снились, и руки, и другие части тела. Особо выдающаяся мелькала чаще остальных, записался на подкорку тот ее приветственный кивок.

Ну и вечер вчера выдался, ох и ночка. Мне глаза открыть стыдно, а он зовет вместе завтракать. Ему стыдно не бывает, придется мне краснеть за двоих.

– Привет, – хриплю, подкрадываясь сзади.

– Доброе утро!

Гарик суетится у плиты, на сковородке что-то скворчит. Пахнет божественно вкусно, чем-то из детства.

– Ты умеешь готовить? – удивляюсь, взбираясь на высокий барный стук.

Он поворачивается. Улыбается во весь рот. Настроение на одиннадцать по десятибалльной.

– Умею. Я полжизни сам живу. Борщи не варю, но яичницу или картофан пожарить – не вопрос. Бабушка научила делать гренки. Ты сладкие любишь или соленые?

Я на него рывками поглядываю. В груди щемит и щеки горят. Неловко после вчерашнего.

– Моя бабушка делала только сладкие.

– Соленые тоже вкусно, я разных пожарил.

Он ставит на стол две тарелки с гренками из белого батона, вымоченного в молоке с яйцом. Сто лет не ела этой вкуснятины.

Мы сидим напротив. Гарик уплетает за обе щеки и нагло пялится на меня. Лохматый, невозможно милый. Я не знаю, куда деть глаза. Прячусь за большой чашкой с капучино.

– Надеялся, ты снова в своем розовом халатике выйдешь. Или в том красивом а-ля купальнике, – подкалывает с улыбочкой.

На мне джинсы и белая футболка. Нагулялась вчера в нижнем белье, хватило. Игорь тоже в джинсах и футболке, только серой. Выглядим как соседи-студенты после спонтанного траха по пьянке. Секса у нас не было, а как будто был и ого-го какой.

Тянусь за очередной гренкой, он перехватывает руку, вынуждая посмотреть в глаза. В них столько всего, что дух захватывает. Сердце срывается и несется как одуревшее.

– Очень вкусно, спасибо. Ты на пять минут вернул меня в детство, – говорю и отвожу взгляд.

– В детстве ты тоже так смущалась при мальчике, который нравится?

Вопрос обескураживает. Волоски на теле дыбом от него. Этот мальчик умеет вогнать в краску, и цену он себе знает.

С улыбкой высвобождаю руку и соскакиваю со стула. Беру со стола свою чашку, со спинки стула полотенце. Надо навести порядок. После мужской готовки на кухне, как после армагеддона.

Гарик встает следом. Подходит сзади, нежно обнимает и щекотно целует возле уха. Ноги становятся ватными, перед глазами плывет. Апельсины с бергамотом перебивают остальные запахи.

Разворачиваюсь, смотрю в упор.

– Мы жестко нарушаем договор.

Он мотает головой.

– Со вчера аннулирован. Свои обязательства я выполнил, ты тоже справилась.

Убираю его руку с талии, делаю шаг в сторону.

– Но у нас был еще месяц. Результат не достигнут. Ты хотел, чтобы…

Осекаюсь. Имя его бывшей вслух произносить не хочется.

– Больше не интересует, – он снова напротив.

Пожимаю плечами, дескать, как знаешь.

– В таком случае я должна переехать, – напоминаю.

– В мою спальню? – руки по обе стороны от меня, глаза напротив. Смотрит так, что понятно: не шутит. – Попробуем?

– Спать на одной кровати? Мы на Кипре пробовали, – нервно хихикаю.

Вжимаюсь попой в столешницу. Он придвигается вплотную. Блокирует.

– Давай уже перестанем делать вид, что только притворялись, – говорит хрипло. Не просит, настаивает. – Больше не играем, все по-настоящему. Окей?

В ответ я часто киваю, наполняясь неожиданной радостью. Пульс стучит в ушах. Значит, он тоже... У него тоже есть все эти чувства. Они настоящие!

Он наклоняется и почти невесомо целует в губы. Я прикрываю глаза и мелко вздрагиваю. Нервные окончания, как оголенные провода под напряжением.