Саня была похожа на нахохлившегося воробушка, с выпирающими, точно крылья, костлявыми лопатками. Ростом девушка не отличалась, поэтому, когда она забрался на стул, поджав здоровую ногу под себя, и сгорбилась, нависая над едой, как над единственным сокровищем, была не сильно ниже своего обычного состояния. «И кто учил её так отвратно сидеть за столом?» – раздражённо подумал Влад и по привычке выпрямил и без того идеально ровную спину.
Откровенно говоря, Барс был в глубокой заднице и растерянности. Он не знал, что ему делать со свалившейся, будто снег на голову, подопечной. Сколько придётся её тут прятать? Как себя вести? Приковать её к чему-нибудь, чтоб не волноваться, что та может сбежать, или попытаться объяснить ситуацию? И нужно что-то делать с ногой.
Количество криков по дороге на кухню было неприемлемо высоким, у Влада, привыкшего к тишине в доме и звуку только собственного голоса, даже начала болеть голова. Вариант принести еду в гостиную, чтобы Саня поела, сидя на диване, даже не рассматривался. С детства приученный к порядку и чистоте, Влад не мог позволить ни себе, ни другим их нарушить.
Пока Влад пребывал в размышлениях, Саша закончила трапезничать. Она волчком смотрела на мужчину, будто и не замечающего её присутствия.
– Вы меня похитили, да? – прямо спросила Ласкина. Если её собрались пытать или продать на органы, она решила узнать об этом сразу, чтобы морально подготовиться. Всё лучше, чем неизвестность.
– Я полагаю, да.
– Полагаете? То есть вы не уверены, что конкретно я делаю в этой квартире?
Влад пристально на неё посмотрел, будто прикидывая, что он может сказать.
– Ты будешь жить со мной, пока мне не последует другое распоряжение.
– И вы запрёте меня в тёмном подвале, закуёте в кандалы и будете приносить еду раз в день? – у девушки заблестели глаза от собирающихся в уголках глаз слёз, голос сорвался. – Я не хочу, можно мне домой?
– У тебя больше нет дома. Да и я не собираюсь бросать тебя в подвал. По крайней мере, пока, раз уж ты мне жизнь спасла.
– Нет дома? Я спасла? – серые глаза округлились.
Мужчина махнул рукой, показывая, что долгая история, и он не хочет ничего объяснять.
– Ты первый человек, которого я похитил, не чтобы пытать, требовать выкуп или убить. Так что я не знаю, что с тобой делать.
– А зачем вы похитили?
Влад встал из-за стола, забрал тарелки и понёс их к раковине.
– Чтобы тебя не убили те же люди, которые убили твою семью, – ответил он, методично промывая тарелки губкой под тёплой водой.
Саша поёжилась. Она всячески старалась выкинуть ту страшную картину из головы.
– А почему тогда я не могу пойти в полицию и сказать, что вы меня п-похитили, а моей с-семьи больше н-нет? – шепотом спросила Ласкина, запнувшись на некоторых словах, будто осколками льда резавших сердце.
– Потому что тебя убьют, только ты заикнешься об этом. Те стрелки были не обычной шпаной, ты не можешь просто прийти и написать на них заявление.
– А почему тогда вы должны меня охранять от них?
Влад закончил с посудой и развернулся к девушке.
– Потому что, Сань, ты – ценный свидетель. С твоей помощью можно посадить одного мафиозного главаря далеко и надолго. Только нужно подождать, пока заинтересованные в этом люди не уладят все проблемы.
Саша дёрнулась от своего имени, непривычно звучащего от незнакомого человека. Родители и друзья редко называли её Саней, только Шура и Саша. Она почувствовала мурашки, разлившиеся в районе шеи, и поняла, что "Саня" ей очень даже нравится.
– Тогда я пока что не вижу для себя никаких минусов похищения. Правда, ты – мой первый похититель, так что, может, ты просто – статистическое исключение.
Влад скривился, и Саша поняла, что ляпнула что-то не то.
– Я что-то не помню, когда мы с «вы» перешли на «ты», – прорычал Влад.
– Поняла, – испуганно пискнула девушка. Резкая смена настроения мужчины выбила из неё весь её было появившийся оптимистичный взгляд на будущее.
– А теперь давай я включу тебе какой-нибудь фильм, а ты не будешь меня отвлекать. А то ещё немного, и кто-то рискует заработать билет в подвал.
Саша энергично закивала. В подвал совершенно не хотелось.
***
Неделя тянулась до невозможного медленно. Каждую ночь Саше снились кошмары про смерть её родителей. Иногда она кричала во сне и молила мать помочь ей, которая в ответ лишь окидывала её равнодушным взглядом мёртвых глаз, никак не реагирую на страдания дочери. Иногда она, наоборот, порывался помочь ей и вырвать из лап убийц. Но всё заканчивалось одинаково плохо. Саша просыпалась вся в слезах и холодном поту.
Владу приходилось вставлять беруши в уши, чтобы этого не слышать.
Каждый день Саша просыпалась на чёрном диване гостиной от толкающего её в бок Влада. Он первым делом осматривал и обрабатывал раны. Далее по плану шли водные процедуры и завтрак, куда похититель практически волоком тащил Ласкину, не обращая внимания на возражения. Ела Саня всегда одна, в тишине и под пристальным взглядом синих глаз. Сам мужчина, судя по звукам, доносящимся из столовой, питался только после того, как возвращал её на диван.
Этот ритуал происходил три раза в сутки. Остальное время Влад занимался своими делами, игнорируя существование Саши, как таковой. Убирал квартиру в тех местах, которые его робот-уборщик достать не мог, затачивал лезвия ножей, полировал обувь, готовил. Будто Ласкина – тамагочи, которого сводил в туалет, покормил и оставляешь спать до следующего раза, пока не зайдёшь в игру.
По наблюдениям Саши, больше всего мужчина любил своё оружие. Он завороженно разбирал многочисленные револьверы, автоматические пистолеты и снайперские винтовки на столе в гостиной, начищал каждую деталь, невесомо касаясь её длинными, тонкими, украшенными множественными порезами, пальцами. В эти моменты его глаза-океаны словно светились изнутри детским восторгом, будто он узрел перед собой самое ценное сокровище. Один раз Саша осмелела и всё-таки спросила, что же такого Барс видит в оружии. Ответ был ожидаемо простым и лаконичным: «Это искусство».
По всему виду Барса было понятно, что новой соседки, ещё и такой несамостоятельной, он не рад, и носиться с девчонкой не входило в его планы на жизнь. Но, тем не менее, мужчина ни разу не повысил на неё голос и не высказал во всех красках, какая она криворукая, когда Саша разбила тарелку, случайно спихнув её локтём со стола. Поначалу она думала, что Влад выдерживает сладкое натянутое дружелюбие, как злодеи в фильмах, которые, добившись доверия персонажа, предают его и показывают истинное лицо, выставляя дураком. Но через пару дней она уже поняла, что Влад – просто Влад. Он привык жить по строгим правилам и этикету, без надобности не вмешиваясь в чужое личное пространство. И то, что было принято за «натянутое дружелюбие», оказалось простым человеческим равнодушием.
Пока Барс изучал раны и оружие, Ласкина изучал его самого и его многочисленные незримые правила, рассекающие острыми нитями каждый сантиметр квартиры. Она быстро поняла, что мусорить ни в каком виде нельзя, нельзя случайно размазывать кровь из открывшейся раны, нельзя разбрызгивать воду в ванной, и уж тем более – нельзя ронять еду. Пунктик на чистоте и опрятности также выражался в идеально вычищенных и выглаженных рубашках, костюмах и плащах, занимавших весь гардероб Влада.
Колоссальная часть одежды была чёрного цвета, кое-где красовались минималистические рисунки. Больше всего Сашу удивило состояние домашней одежды. Она свято верила, что дома принято донашивать старые майки-алкоголички, щеголяющие дырками и пятнами от соуса, да джинсовыми шортами, выродившимися на этот свет путём отрезания штанин от потёртых джинс. Но уж никак не стильно выглядящую футболку и дорогие хлопковые штаны, оголяющие щиколотки.
Очередным утром Саша поняла, что головная боль уже не вызывала желание вскрыть черепушку, чтобы ослабить давление на мозг. Ну, или же она просто привыкла, хотя, знаю свою непереносимость малейшей боли, в этом она вообще не была уверена. Ну, или же сказывалась значительная доза таблеток. Порезы на лице начинали затягиваться красными полосами и опасности не представляли, но девушку волновало далеко не это. Она и раньше не блистала красотой и не могла похвастаться тем, что парни часто обращали на неё внимание, но она привыкла к своей внешности и научилась её принимать. А теперь она в ужасе мялась перед зеркалом, не решаясь поднять глаза. Порезы рассекали кожу уродливыми полосами, натягивая и искривляя кожу. Из-за них Саня чувствовала себя чудовищем, отбросом общества. Будто позорная метка, кричащая о том, что эта девушка пережила тот ещё ужас. Такое не может происходить с обычными нормальными людьми в благополучных районах. Таких людей не берут на работу, с ними не пытаются подружиться, а мнительные мамочки в парках хватают детей за ручки, чтобы отвести подальше. Никто не хочет видеть рядом с собой ходячее напоминание о том, какие ужасы происходят вокруг.
