— Книг отсюда не выносить, читай здесь. Как соберёшься читать — одевайся теплее. Это лишь по первости кажется, что тут не холодно, а час просидишь — окоченеешь. Читай не больше двух часов, а то ослепнешь. Лампу заправляй вот до этого деления. На случай моей смерти я тебя в распорядители записал. Познакомься со стражей. Ходить будешь через калитку, ключ дам. Во дворе пара псов, сейчас пойдём — ты их прикормишь, чтобы знали тебя и не разорвали.

Если, не дай Бог, начнут дом переделывать, будешь книги выносить по ночам. Покажу тебе чёрный ход и ключ к нему. Ну, хватит. Давай сюда книжку. Пошли знакомиться с собаками и с людьми. О других частях Либереи тебе другие расскажут. Слово то же: «Гермес».

А в архиерейском доме сидел, склоняясь над тетрадью, сирийский диакон, и всё чертил, чертил по-арабски: «Мы отчаялись за себя, ибо, живя посреди города, видели всё своими глазами. Но особенно наши товарищи, с нами бывшие — настоятели монастырей из греков, которые и без этого мора всегда трепетали за себя, теперь постоянно рыдали перед нами, надрывая нам сердца и говоря: «Возьмите нас, и бежим в поля отсюда!» Мы отвечали им: «Куда бежать нам, бедным чужестранцам, среди этого народа, языка которого мы не знаем? Горе вам за эти мысли! Куда нам бежать от лица Того, в руке Которого души всех людей? Разве в полях Он не пребывает, и нет Его там? Разве Он не видит беглецов? Без сомнения, мало у вас ума, невежды»… Мало того, что мы уже два года удалены от родины и находимся в отлучке из своих домов, от семейных и друзей, — в довершение мы ещё испытали все эти ужасные горести и бедствия. О Боже! Наши души растерзаны, наше удаление от родины затянулось надолго, доколе мы будем на чужбине? Не дай кому-либо из нас умереть прежде уплаты долгов, о Источник щедрот и благ! Помилуй нас бедных!»

Книга третья. НА БЕРЕГУ

Не сон ли это?

Море. Лунный вечер, искры сторожевого костра, марево звёзд и гулкий, бездонный, горько-солёный простор. Дыхание Посейдона. И с каждым вздохом — просторная волна шумно окатывает песчаный берег.

— Смотрите! Вот нереида! — вскрикнул молодой Эвриал, указывая на прибой. И трое его товарищей подняли дремотные головы.

— Тебе надо не воевать, юноша, а сочинять песни, — зевнул Рыжий. — Вечно тебе мерещится всякое.

— Отстань! — отмахнулся Эвриал. — Тебе даже если сам Арес по лбу треснет, ты и то не поверишь. Смотрите, вот, снова плеснула!

— И то верно, — сказал Никифор. — Лик мелькнул, и грудь показалась.

— Эх, старина! — вздохнул Рыжий, почёсывая голову. — Вишь ты — борода седая, а всё груди высматриваешь.

— Балабон, — ответил старик.

— Ничего не балабон! — оживился Рыжий. — Это волны плещутся, а вы и рады сказки рассказывать! Покажите мне ваших Богов! Кто хоть раз видел Бога?

— Ну я видел, — спокойно сказал Орхомен, убирая тряпицу, которой только что натирал до блеска свой щит. — И не далее как вчера. Поехали мы, значит, за водою на Скамандр, стали это пифос черпаками наполнять, а тут он явился.

— Кто?

— Да сам Скамандр и явился. Сложился из волн старец и сурово так посмотрел на меня.

— К чему бы это? — прошептал Эвриал.

— Ясно к чему! — буркнул старик Никифор. — Гневается. Пришли, понимаешь, чужаки и хозяйничают.

— Рассказывайте, рассказывайте… — протянул Рыжий поскучневшим голосом.

— А тебе, Рыжий, надо бы язык придержать, — рыкнул на него Орхомен. — Из-за таких как ты, неверов, и губит язва наше войско.

— Нет, — грустно покачал головою старший. — Много чести из-за таких чуму насылать. Тут другие люди виноваты.

— Намекаешь на Агамемнона? — Орхомен полюбовался на отражение луны в своём щите, дохнул на него и протёр полой плаща.

— Проклятый богохульник! — понизил голос Никифор. — Зачем Хрису дочь не отдал? И ведь старик же не с пустыми руками явился — он выкуп предлагал, драгоценный выкуп! Но разве этому красноглазому хряку что-то докажешь? Похотливая скотина!

— Ну, положим, Агамемнон всё-таки имел право на Хрисеиду, — не согласился Орхомен. — Это его законная часть общей добычи.

— Да. Но Хрис — жрец Аполлона. И если эту часть требует Бог, можно было смириться. Ради Феба пожертвовать, ради войска, наконец. Так нет, он унизил жреца, выгнал его, не стал даже слушать. А когда разгневанный Бог начал метать свои чёрные стрелы, поражая войско чумой, когда погребальные костры запылали по всему стану, тогда он спохватился!

— Да если бы сам спохватился! — Эвриал повертел щепку в руках и с ожесточением бросил её в костер, так что искры взвились. — Пока наш гадатель Калхас не сказал в чём дело, ему и невдомёк. Мне верный человек рассказывал, он как раз стоял стражем у входа в палатку, где шёл совет. Ох, и крику было!

— Это когда Ахилл с Агамемноном схватились? — спросил Рыжий.

— Ну да! Калхас ведь сначала побоялся говорить, защиты потребовал. Так Ахилл обещал его защитить. Ну тут слепец всё и выложил начистоту. То есть, что это Феб мстит за своего жреца.

— Понятно, почему этот волосатый пёс взбесился! — проворчал Никифор. — Ему же смерть что-то своё отдавать.

— Ну да! — продолжал Эвриал. — И потом уж больно он запал на Хрисову дочь. Я, говорит, Клитемнестру так не любил. Но ради войска верну её. А только хотите или не хотите, взамен у вас наложницу отберу. И тут Ахилл спорить стал: погоди, мол, вот возьмём Илион и тогда втрое тебе отдадим.

— Нашёл с кем препираться! — хмыкнул Орхомен. — Уж этот своего не упустит…

— Ну да, так и вышло. Слово за слово, Агамемнон расходился и говорит Ахиллу: «Вот у тебя-то я и отниму девицу!» Что тут началось! Таких чёрных слов наговорили! Нестор пытался было их мирить, да куда там! Уж очень Агамемнона задело за живое. Накажу, говорит, Пелидову дерзость.

— Ну что ж тому дерзости не занимать, — рассудительно произнёс Орхомен. — А в войске один начальник должен быть.

— Заслуженный ты воин, а говоришь, порой, как мальчишка, — поглядел на него старик. — Кто же спорит, что Агамемнон — вождь? Но если ты военачальник, так надо действовать с рассуждением. Ахилл — сильнейший воин войска. Кто-нибудь будет с этим спорить?

Все промолчали.

— То-то и оно. К тому же он басилевс, за ним дружина, и не худшая дружина среди остальных. Так вместо того, чтобы оценить его силу, Агамемнон умудрился с ним поссориться. Согласится ли Ахилл отдать свою женщину? Не хватало ещё, чтобы кровь в самом нашем лагере пролилась.

— Уже согласился, — мрачно добавил Рыжий. — Я сам видел, как войсковые вестники к нему шли: Талфибий с Эврибатом. А сам Ахилл около шатра сидел — туча тучей, аж смотреть страшно. Ну, велел он вывести девку свою из шатра, и те увели её — к Агамемнону.

— Не видать нам Трои… — глухо сказал Никифор. — Если с Ахиллом мы столько лет ничего не добились, то без него не стоит даже пытаться.

— Что-то я от всех этих печальных разговоров есть захотел, — сказал Орхомен. — Давайте перекусим что ли?

Зашевелились; Эвриал вытащил из котомки хлеб и разломил его на четыре части, а Орхомен взял гидрию и добавил в неё немного вина.

— Это вожди на совете вино пьют сколько душе угодно, а мы народ попроще, — приговаривал он.

Разлили по чашам. Некоторое время молчали, жуя, прихлёбывая кисловатую от вина воду, и смотрели в огонь.

— А может быть всё не так плохо? — сказал Рыжий между глотками. — Если раздоры начались в стане, то, может, скоро войне конец?

— Хотелось бы, — вздохнул Никифор, глядя в сторону Трои, туда, где среди звёздной пыли высился её страшный акрополь. — Её ведь невозможно взять, это всё равно, что лезть на небо. Стены такой высоты, что дух захватывает и сложены из таких глыб, какие человекам не поднять. Можно ли взять крепость, которую строили Боги? Нет, если дадут знак отчаливать, я первым на корабль поднимусь.

— А как же слава? — спросил Эвриал.

— Слава, сынок, в любом случае вождям достанется. Ты думаешь, кого-то из нас вспомнят лет через сорок? Участь простого дружинника — невесела. Нет, домой, домой…