— Мир тебе! Чего ищешь, старина?

Приам замешкался, не зная, какую тропинку выбрать.

— Где-то здесь ущелье должно быть…

— А, ущелье! — обрадовался тот. — Да чего искать — спускайся смело в овраг, вон той крайней тропкой, так выйдет длиннее, но зато здесь путь более пологий и удобный. Тебя проводить?

— Нет, я сам доберусь, не буду отвлекать тебя от трапезы. Прощай, будь здоров.

— Тебе здравия и благоволения Богов, — кивнул незнакомец и вернулся к еде.

А Приам начал спускаться по указанной тропинке, думая про себя, что это за любезный молодой человек встретился ему по дороге. Но вскоре мысли эти улетучились, не до того стало, ибо овраг странным образом превратился в ущелье, и чем глубже спускался царь, тем шире и выше становилось ущелье. И вот он пошёл и — удивительное дело! — вместо темноты, которая вроде бы должна была наступить, забрезжил оттуда, из глубины, свет. Правда, не походил он на обычный, солнечный. Что-то поразительное, пугающее было в нём; и только теперь Приам понял, что спустился в Преисподнюю. Но воротиться уже было нельзя: неудержимая сила тащила его вниз, и дорога-то, вроде, не так чтобы уж слишком крутая, но Приам чувствовал, что бежит или даже — не странно ли? — будто летит. И в то же время какой-то особой усталости царь не чувствовал, всё шло очень легко и без времени.

И вот ДОМ АИДА увидел он. Словно друза — причудливая груда кристаллов — громоздился он, вытесанный из белого известняка или мрамора. Нет, всё-таки это был известняк, потому что огромный дворец не поблескивал, а как-то молочно светился… Уж не из этого ли дворца и доносился тот самый свет, который заливал страну Мёртвых? А дальше, справа, там, где шла широкая мощёная дорога, увидел царь огромный кипарис — неестественно белый… И около него виднелся большой, выложенный камнем, источник. Увидел Приам, и содрогнулся, и с ужасом почувствовал, что ноги сами туда идут. Сжав кулаки, Приам остановился и ударил посохом так, что искры вылетели из-под медного наконечника. И сразу полегчало — вспомнил молодость, шум боя — и воля окрепла. Царь стал искать пути в обход слева, и еле рассмотрел тропинку и понял, что это его путь.

Тропинка уходила в рощу, вернее — тянулась меж несколькими рощицами. Невысокие разлапистые деревья то сочетались в негустую толпу, то расходились и стояли свободно, поодиночке. Они были похожи на обычные деревья, вроде оливы, но что-то жуткое было в их серебристой листве… Наконец Приам понял, что ни один листок на крутых ветвях не шевелился, мёртвый покой обнимал крутые кроны. И когда царь присмотрелся, то увидел (и от этого мороз пронизал его до костей), что деревья сплошь заплетены прозрачной паутиной: белёсые покрывала окутывали все ветви, налегая сверху и серебристыми потоками спадая, клубясь у корней. Приам шёл, и травы, странные какие-то травы, касались его ног, точно неживые, засохшие — и шуршали, сминаемые царскими сандалиями, их расшитой полустёртой позолотой. Медленно, в такт шагам, плыл огромный Аидов дворец, мерцая сквозь кроны дерев.

Тропинка вдруг расширилась, превратилась в плотно утоптанную дорогу, и увидел Приам бесконечное чёрное озеро, на берегу которого сидели два воина.

Один из них был старше, другой походил на юношу-ку́роса. Сначала царь подивился невероятно тонкой работе подземных мастеров, которые украсили озеро бронзовыми статуями. Но вдруг изваяния, глухо гремя латами, поднялись, и Приам, содрогнувшись, услышал бронзовый голос старшего:

— Что тебе нужно, о смертный, в безрадостном царстве Аида?

— Я хочу… Я хочу видеть Владыку Тайн, — тихо ответил царь и показал им перстень.

Тихо и неподвижно смотрели они на переливающийся камень, который в полутьме горел своим внутренним светом.

— Ступай вдоль берега, — сказал седой латник. — Увидишь большой грот. Там он тебя встретит, если захочет.

Стражи снова сели на каменистый берег, точно в сон погрузились; поклонился им Приам (они не ответили) и пошёл, куда было указано. Шёл, казалось, недолго, ибо время давно уже исчезло, он перестал ощущать его.

И открылся грот, чёрный, высокий, сенью нависающий — и точно пар какой-то шёл из него и вился у входа… На свет, изливающийся из Озера Мнемосины, вышел некто, одетый во всё фригийское: причудливую рубаху, штаны и какой-то ветхий колпак. На царя глянуло вечно молодое лицо, обрамлённое витьём волос; огромные глаза, словно пронизывали Приама, смотря в самую душу его, в самую суть.

— Владыка Орфей… — прошептал царь и упал на колени.

— Ну-ну, вставай, старик… (что-то сладостно-странное было в этом голосе). — Негоже держать своего земляка на коленях. Знаю, зачем ты пришёл. Поднимайся.

Он сел на гранитный валун, горбящийся, точно кресло, а Приаму кивнул на соседний камень напротив.

— Что Кассандра сама не пришла, а пригнала тебя, старика? Клото присмотрела бы за ней на время её прогулки в наших краях.

— Клото? Это её старуха-нянька? Она умерла дней десять назад.

— Да? А я и не знал. Впрочем, это всё равно. Итак, ты пришёл узнать судьбу Трои?

— Кассандра мне сказала… Но я хотел бы…

— Не бойся, спрашивай.

— Как сделать… Вернее — что сделать, чтобы Троя не исчезла бесследно? Есть же колос — в оправдание зерна? Как сделать, чтобы троянское зерно не пропало?

— Я понял тебя, Приам, — он поднял руку, и от его непринуждённого жеста движение воздуха прошло окрест и даже мёртвое озеро на мгновение ожило и плеснуло бесшумной волной. — И я могу успокоить тебя. Троя останется, причём сразу в двух потоках. Первый из них — река Памяти. Троя никогда не исчезнет из сердца людей. Бедные смертные думают, что они существуют, а Троя им лишь снится. А на самом деле — это они сами себе снятся, и проходят, как утренний пар. А Троя вечно стоит, заклятая бронёй слова. И бессмертное слово будет передаваться из уст в уста, до того Слова, Которое воплотится в Великом Городе, будет оно звучать и после Него, до последнего Слова, Которое будет в конце мира и времени.

— А этот мир будет иметь конец?

— Мир преходящ. Но печати сознания — души — они не исчезают. Вообще ничто земное не исчезает, особенно слово. Запомни, старик: самое надёжное в земном мире обращается самым призрачным. Казалось бы — что бесплотнее слова и что прочнее камня? Но камень разрушается, а память поколений не угасает.

Есть и второй поток. Это мир вещей, призрачный мир, который только кажется настоящим, но именно он тебя беспокоит.

Ты спрашиваешь, сохранится ли троянское зерно? Да, сохранится. Поверь мне: после гибели Трои ещё многие и многие поколения сменятся на твоей земле, Приам, и многие люди будут приходить к Илиону на поклонение, когда город исчезнет с лица земли. Я скажу тебе, что зёрна Трои разойдутся по всей ойкумене, они отзовутся новыми ростками не на илионской земле. Где — я не стану тебе рассказывать. Это дело слишком далёкого будущего. Но вот что тебе нужно запомнить. Золото Святого Илиона необходимо спасти. У вас есть тайная связь с морем — вывозите святое золото в Египет.

— В Египет?!

— Да. И не откладывайте. На днях к вам должен приехать посланник оттуда, которого вы ждали. С ним и договоритесь. Отбирайте сокровища. Кассандра тебе поможет.

Теперь, старик, давай прощаться. Тебе нельзя засиживаться здесь. Воздух Аидеса властителен… Ступай в земные пределы. Впрочем, мы всё равно вскоре увидимся. Когда оставишь свою оболочку, не забудь прийти ко мне, побеседуем. А то, знаешь ли, вечность — скучная вещь. Странное дело: пока живы — всем нужен Орфей, а после перехода взгляд меняется. Это ведь сейчас тебя волнует Илион, а после смерти, боюсь, ты о нём и не вспомнишь.

— Я приду.

— Это хорошо. Прощай же. Ну?

Приам встал и поклонился ему до земли.

— Прощай, Владыка…

Орфей улыбнулся и кивнул старику.

Тяжело, нехотя возвращалась душа в царское тело. Снова, постепенно, вернулось ощущение плоти, а с ним — дряхлости и болезни… Сквозь полуприкрытые веки пробился красный цвет очага.

— Смело открой глаза. Ты уже здесь, царь, — услышал он голос Кассандры.