— Ещё бы! — хмыкнул Марк. — Как-то вечерком сидели мы в гостях у Митяя, в Покровской слободе, а он и говорит: «Вы знаете, я познакомился с Хранителями». Ты ещё тогда вылупился и спрашиваешь: «А кто это такие?»

— Правда?! — завопил Бэзил. — Не может быть! — и захохотал.

И оба они захохотали, загрохотали. Долго хохотали, минут пять, всё остановиться не могли. Бэзил за бока ухватился, а Марк слезу утирал горючую.

— Да, ведь верно, было дело, — простонал Бэзил. — Ну и что дальше?

— А дальше он так и сказал, что этот самый Холопьин и вывел-де его на одного старого старожила, Хранителя духовности и мистических знаний.

— Погоди, — остановил его наш хозяин. — Но ведь Холопьин тоже был Хранителем.

— Конечно. Но он знал только часть тайны, в основном — о реликвиях Успенского собора. А Целер знал всё, или почти всё. Он был, так сказать, великим магистром ордена — Марк сощурился и поглядел в огонь камина — Уже сам кабинет о многом говорил.

— Ах да, точно! Он ведь описывал его кабинет: тёмные драпировки, резную мебель, шкафы чёрные, книги, иконы, пряный тяжёлый запах древности.

— Да… — подхватил Марк. — И сундуки с огромными книгами, и алхимическую посуду, и древний персидский ковёр на стене, а на нём — старую-престарую панораму Крепости, сделанную на дереве каким-то неведомым богомазом в начале XIX века.

— Пр-роклятие! — заорал Фома. — Что ж вы раньше молчали?!

— Ах, не волнуйся так, Фома, — успокаивал его Марк. — Целер умер ещё до твоего рождения, ты не мог с ним беседовать. Расскажи мы тебе о нём — что это изменило бы?

— Да не в этом дело… — начал, было, Фома, но Виола его перебила:

— Погодите вы препираться! Что было дальше?

— Митяй рассказывал, что в Коломне есть такие исторические пласты, что нам и во сне не приснятся, — Бэзил на мгновение задумался — Да… Никто в России об этом не имеет ни малейшего представления. Носителем секретных сведений было таинственное общество, ведущее своё начало, по меньшей мере, с XVIII века.

За двести лет они накопили несметное число древностей и реликвий. И, может быть, самая драгоценная из них — огромная «История Троянская», хранящаяся в отдельном ларце. Это подробнейшая хроника Троянской войны, составленная на основе гомеровских поэм и всего илионского цикла, с грандиозным символическим истолкованием. Предполагалось, что её создавали в эпоху Ивана III обрусевшие греки.

Интересно, что Братство Святого Кирилла разделялось на несколько тайных сообществ, каждое из которых носило особое имя. Самое могучее из них называлось — «Илион».

Только я услышал от Бэзила это слово, как дыхание у меня перехватило, в глазах зарябило, но едва я раскрыл рот, чтобы спросить, как Фома возопил:

— О горе мне! — и замычал, и долго ещё мы ничего не слышали от него, коме горестного мычания.

— Да, Фома, — вздохнул Бэзил. — Я тебя понимаю. Там были несметные богатства. Впрочем, нас с тобою может утешать кое-что. Я полагаю — примерно пятьдесят из ста, что Митяй, просто выдумал своего Целера. Многое дал бы я, чтобы порыться в таких книгах. Но вполне возможно, что Митяй просто всё наврал.

— Ничего Митяй не наврал, — неожиданно прокартавил Марк. — Я видел библиотеку. Я там был.

— Что?! — глаза у Бэзила полезли на лоб.

С полминуты стояла мёртвая тишина.

— Как интересно… — мрачно протянула Виола.

— Да, Бэзил… Я побывал у Целера и всё видел своими глазами. Митяй передавал обстановку очень точно: и ковёр, и шкапы, и сундуки с книгами… И ещё в углу огромный киот с древними иконами. Митяй на них не обратил внимания, но я-то глянул. Это был XVI–XVII век; с ума сойти можно! Ах, а книги какие, какие рукописи!

Бэзил уставился на него и смотрел очень пристально:

— Но ведь Митяй не водил нас к Целеру. Выходит — ты выследил Митяя, шпионил за ним?

— Да ладно! К чему бросаться словами? «Шпионил», не «шпионил»… Конечно, пришлось последить за ним… А что мне оставалось делать?

— Это ужас, ужас какой-то!

— Брось, Бэзил, старина. Ты же меня знаешь. И Митяй тоже знал. Я не могу противиться искушению книгой. И даже не книгой — а тайной, которая в ней содержится. Митяй сам виноват, что заставил меня следить за ним. Как бы то ни было, а сделанное — сделано, и я о том не жалею. Я видел сокровища Целера, а это — нечто более ценное, чем незапятнанная мораль.

Марк вздохнул и грустно покачал головой:

— Да к тому же юность вообще беспринципна и склонна к такого рода «приключениям». Тогда для меня это была всего лишь игра, своего рода спорт. Это же так интересно: слежка, требующая умения замаскироваться, не быть узнанным твоим собственным другом. А потом, когда, наконец, я увидел их встречу на «Блюдечке», в старинном кремлёвском сквере, надо было продумать, как подобраться к Целеру, «случайно» заговорить с ним, войти в доверие. Игра, игра… Но в результате — я нашёл такое сокровище, встреча с которым оправдала всё!

— Что там было? — в исступлении простонал Бэзил.

— Я ходил к нему всего лишь несколько раз и составил только общее представление. Но и этого было достаточно. Там, в тёмной комнате, тесной от спрессованного времени, таились на полках старинные мистические трактаты, Священное Писание в разных переводах, и, что самое удивительное — бо́льшая часть этих книг была не отпечатана свинцовыми литерами, а переписана от руки! Но я не вчитывался ни в каббалистику, ни в западный мистицизм, ни в богословие восточных отцов. Не было времени. В основном мы говорили о Великой коломенской хронике — «Книге Смарагд».

— Ага! Значит, ты видел подлинник?!

— Ну как тебе сказать… Подлинник… Пожалуй и так, если подлинником можно считать рукопись рубежа XIX–XX веков. В любом случае это был тот манускрипт, из которого делал выписки Митяй, и на основе которой я создал вот эту Чёрную «Книгу лесов». А «Книга Смарагд» была толстой тетрадью в кожаном переплёте, снаружи которого вытиснен был треугольник с надписью кириллицей: «Илионъ». Один из семи знаков Братства Святого Кирилла Иерусалимского.

— Погодите — вмешался я в разговор, (у меня даже пальцы стали дрожать). — Погодите… Илион… но почему всё же Илион? неужели только из-за «Истории Троянской»?

— Август, я не могу ответить вам с абсолютной точностью. Ясно, конечно, что дело здесь не в одном старинном манускрипте. Здесь должен быть символический смысл, но какой — об этом лишь догадываться можно. Судя по обмолвкам Целера — это очень архаическая идея, восходящая ещё ко временам Иоанна Грозного. Вы помните, как он разглагольствовал о происхождении царской власти на Руси от Рима?

— А! — завопил я. — А ведь Рим-то основали троянцы!

— Вот именно. Во всяком случае, это утверждал Вергилий. А он на Западе почитался едва ли не наравне с евангелистами. Насколько средневекова эта идея на коломенской почве — сложно сказать. Может быть, коломенцы додумались до неё только в XVIII веке; время тогда способствовало полёту фантазии. Но вполне возможно, что это действительно очень древнее предание. Но почему вас так волнует именно этот вопрос?

— Да ведь я пишу книгу о Трое.

— Вы?! Да-а… Признаться…

Помолчали. Открылась ещё одна бутылка, закипело вино. Бэзил помялся, а потом спросил у меня с какой-то удивительной деликатностью:

— Слушайте, юноша, а что вас потянуло на такой несовременный сюжет, если откровенно?

— Если бы я знал! О боги, за что мне такие мучения?!

— Мой бедный юный друг… — вздохнул Марк. — Вы пали жертвой коломенского даймона… Коломенский воздух отравил вас! Средиземноморская соль пронизывает его, как радиационное излучение. Боюсь, что вы — мутант, мой дорогой. Вы за собой не замечали никаких странностей?

— Оставь парня в покое! — рявкнул Бэзил.

— Значит, так оно и есть, — погрустнел Марк и с отвращением огляделся вокруг. — Бедлам!

Виола, Ирэна и Фома при этом как-то стыдливо опустили глаза. — Я-то думал, что кроме Бэзила и меня вы — третий нормальный в нашей тёплой тесной компании. А на деле-то всё оказывается наоборот. Что нам делать, Бэзил? Кому передавать «Смарагд»? эти две кукушки чужие мысли читают, этот псевдохристианский аскет предвидит будущее… Оказывается, и Август туда же.