— Хватай его! Крепче держи! — кричит неожиданно Локи, и Тор послушно хватает за скользкую змеиную шею, тянет к себе, сколько достанет сил, кряхтит, упираясь ногами в трещащую палубу. — Если не выдержишь — нам конец!

Волна настигает Локи, солено-горькая, плещет в лицо, заставляя зажмуриться, и хрипло мяучит под ухом змей, и — гра-ха-ха! — лупят в палубу громовые раскаты. А потом — море уходит, качнув напоследок половицею под ногами, и Локи открывает глаза — оторопелому взгляду Тора.

— Гра-ха-ха-ха-ха! Видно, сил у тебя совсем немного осталось, о, асгардский громовержец, — рокочет смехом Утгарда-Локи, — раз кошку мою не смог с пола поднять, только заднюю лапу с трудами великими от доски оторвал. Гра-ха-хах! Ладно, последнее тебе испытание. Попробуй-ка побороть мою старую нянюшку, Элли. Если сможешь — признаю, что годен ты хоть на что-то, а если же нет… — он тянет руку за пазуху, широкую, как лесная поляна, изрытую складками пятипалую длань, пошебуршив, вынимает наружу. — Вот тебе поединщик твой, меряйтесь силами, что ли…

И раскрывает ладонь.

Седыми, косматыми патлами заросшая до бровей, она стоит перед ними, хихикает в сухонький кулачок — сгорбленная, как корявое дерево, крючконосая Элли, глазами-бусинками зыркает по сторонам. А потом — с визгом кидается к Тору.

Ее изъязвленные старостью руки, точно удавкой, давят Торово горло, когтистые пальцы ее рвут кожу до кроваво-красных полос. Густо-багровое, лицо Тора обращено к половицам, ноги трясутся — мелкой, предательской дрожью. Примерившись, Элли с маху бьет его под колено, и Тор опускается наземь, руками схватившись за грудь. Какие-то доли мгновения Локи видит его — немощным, сгорбленным стариком со сморщенной шеей, с седыми, как прах, волосами по тощим плечам, а после — видение исчезает.

— Гра-ха-хах! Ну и слабак ты, как я погляжу! Да и пришедшие с тобою — не лучше! Где уж вам со мной, Утгарда-Локи, силою меряться! На одну ладонь положу, а другою прихлопну! Га-га-га! — разражается хохотом Утгарда-Локи, щурит глаз, становясь при этом странно похожим на Одина… или Скрюмира… — Га-га-га, мелюзга, недомерки!.. А ведь ты чуть было не пришиб меня тогда своим молотом, Тор, — неожиданно говорит он, вмиг делаясь странно серьезным. — Хорошо, что камень зачарованный успел я вместо себя подложить, а то бы…

Будто тронутое водною рябью, лицо его плывет, искажается, белопенные облака рвутся сквозь истончившийся потолок, елями прорастают высокие стены.

— Логи — то огонь был, пожегший и корыто, и мясо… Хуги — то мысль моя… а кто бегает быстрее мысли?.. — ветром доносится из поднебесья. — Из рога ты, Тор, пил Мировой океан, и, надо признаться, отпил немало… и шею чуть не свернул Ёрмунганду, пытаясь достать его с океанских глубин… Элли же моя…

— …то сама старость, — гневом наливается Тор, — а кто сможет ее побороть, будь он хоть самим громовержцем?! Ты обманул меня, Утгарда-Локи, ты бился нечестно! Вот я тебя, подлейший из сейдманов!

Он бьет наугад, в ослепительно-белое, дымкой плывущее марево перед лицом его, прячущее за собой поле, и лес, и Утгарда-Локи.

Мьёльнир проваливается в пустоту.

Локи сидит у колодца, свесив ноги по краю. Черная, как великанский зрачок, с колодца смотрит на него пустота, холодом трогает босые ступни. Локи глядит в пустоту, точно в зеркало, отражающее его самого — бледное, как месяц, лицо, ярко-рыжие кудри, смехом искривившийся рот.

— Мимир, мудрейший из мудрых… Мимир, затворник колодца… снулая рыбешка Мимир… и за что Один отдал тебе свой драгоценнейший глаз? Только сны умеешь навеивать, долгие колодезные сны… и мне, и Одину, и всем, кто приходит к тебе за ответом… а что будет потом, когда спящие просыпаются? Что же будет потом?

Плеск. Набухшие темнотою капли прорастают из колодезных стен, с шумом падают в черную, бесконечно глубокую пустоту — где холодным алмазным светом мерцает Одинов глаз, где, запутавшись в водорослях бородою, дремлет Мимир, Прадед Святого Колодца, где проворными рыбами скачут вокруг вереницы непоказанных снов. Ш-ш-ш…

И Локи уходит прочь, так и не дождавшись пробуждения спящего.