Взгляд упал на его руки, обнаженные до локтей, – белая вязь татуировки отчетливо выделялась на загорелой коже. Она выглядела, как браслет очень дорогой и тонкой работы, и удивительно ему шла. Узор был толще, чем у меня, но и запястья у южанина намного шире. Когда он сжимал кулаки, сухожилия напрягались и отчетливо выступали под кожей.

И пальцы… Я задержала на них взгляд.

Сразу видно, что он всю жизнь не трактаты писал и не на лютне мелодии наигрывал. Хотя вот Улвис тоже был воином, но его руки были белыми и холеными, а пальцы – тонкими.

Я устыдилась своих мыслей. Дико было признаваться даже самой себе, что мне понравилось, когда южанин меня касался. Это было удивительно, учитывая, что я вообще ненавижу, когда меня трогают.

Ох, быстрей бы избавиться от этой дурацкой татуировки! Всю жизнь отравляет.

– Фарди? – позвал он негромко, и наши взгляды пересеклись.

Я смотрела на его лицо сквозь пламя, думая, что стоит возмутиться из-за очередного обзывания меня едой, но вместо этого захотелось расспросить его о юге. Там, где растет этот загадочный виноград, наверняка солнце светит весь год, море теплое, как парное молоко, а равнины зелены и плодородны. Там девушки носят открытые платья, им не нужно сражаться, чтобы выжить. Они могут позволить себе быть слабыми и есть сладости круглый год.

– Сколько тебе лет?

Вопрос застал врасплох.

– Не важно.

– А почему заикаешься?

– Не заикаюсь. Тебе послышалось, – я опустила взгляд. – Нам лучше не разговаривать о таких вещах. Не узнавать друг друга лучше. Это ни к чему.

Тишина. Только огонь негромко потрескивает.

– Еще недавно я бы с тобой согласился, но что если нам не удастся разорвать эту связь? Что тогда, Фардана? – южанин сверлил меня своими внимательными темными глазами, в которых плясали языки костра.

Я опустила голову и спрятала в ладонях лицо.

– Не знаю! Это будет крах всего.

Мы молчали некоторое время, я избегала смотреть на своего горе-мужа, но чувствовала его взгляд на себе. Наконец, он произнес:

– Я даже не второй сын, не третий, а только девятый, но у меня есть красивое поместье в Лурции – это южная провинция Этьюрдана. Оно стоит на берегу теплого моря, а вокруг – виноградные поля.

Я медленно подняла глаза. Фрид глядел открыто, откинувшись на стену пещеры и скрестив руки под грудью.

– Ты опять издеваешься, проклятый южанин?

Он пожал плечами.

– Почему же? Пытаюсь продумать дальнейшую тактику, если мы окажемся обречены друг на друга. Вряд ли твои подданные будут рады князю южанину, значит, заберу тебя с собой. Тебе понравится у меня на родине, вот увидишь.

– Замолчи! Или я придушу тебя, несмотря на заклятье. Даже если не получится снять его, я никуда с тобой не поеду, ясно? Нужен ты мне больно, – я фыркнула и отхлебнула горячей жидкости.

А сама думала – если даже у него, одного из младших детей в семье, есть собственное поместье с полями, то он, вероятно, из очень богатой семьи. Я отметила это вскользь, конечно. Без всякой задней мысли!

– Поговори со мной, Фарди, – вдруг попросил он совершенно искренне.

Я вскинула голову и посмотрела ему в лицо.

– Это был нелегкий день. Неплохо бы отдохнуть.

– Хочешь спать?

– Я да. А ты?

– Не очень. Здесь слишком скучно, – Фрид подтянул колено к груди и оперся на него локтем. Он смотрел на меня, чуть склонив к плечу голову. – Расскажи о себе.

Уже влез в мою жизнь, протоптался по ней, а теперь и в душу хочет залезть?

– Что ты рассчитываешь услышать?

– Все, что сама считаешь важным. Что-то о тебе настоящей.

Обо мне настоящей?

Я целую бездну времени ни с кем не разговаривала просто так. По душам, прячась от дождя в узкой холодной пещере. Наверное, с тех пор, как не стало брата. После того страшного события мама превратилась в живого призрака. Отец пытался вырастить из меня замену – жесткую и холодную, а друзей у меня не было. Были просто верные люди, но никого я в душу не пускала.

А сейчас вот сижу и собираюсь говорить… с врагом.

– Когда-то я любила лазать по скалам, – сказала первое, что в голову пришло.

– Почему?

– Свобода и опасность горячили кровь. Когда смотришь вниз и видишь под собой облака, хочется взмахнуть крыльями и улететь. А какие там рассветы и закаты…

Южанин слушал внимательно, а я не верила, что произношу эти слова. Будто кто-то другой, мечтательный и смелый, говорит вместо меня.

– Почему ты говоришь так, будто все это в прошлом?

– Потому что этого уже нет и не будет, – я пожала плечами и, пока южанин не продолжил любопытствовать, попросила: – Теперь твоя очередь. Расскажи мне про Сынов Огнеликого. Как ты оказался среди них?

Уже сидим и разговариваем, как старые друзья. А дальше что?

– В моей семье младшие сыновья становились храмовниками, учеными или шли служить в Орден. Такова традиция.

– Ты из аристократии?

– Можно и так сказать, – ответил Фрид уклончиво. – По мне этого не скажешь, но я не только мечом размахивал. Сыны Огнеликого получают хорошее образование. Я изучал алгебру и геометрию, историю, астрономию и философию, знаю три языка. Один из моих учителей был северянином, поэтому я так хорошо разговариваю по-вашему.

Надо же, я только сейчас поняла, что у него почти нет акцента. И, кажется, он даже образованней меня.

– Хвастаешься?

– Просто факт. А еще мы учили стихи и рисовали. Я был одним из лучших учеников.

Рассказывая все это, мой муж выглядел весьма забавно. Я даже не заметила, как начала улыбаться. Но усталость брала свое, веки наливались свинцом, и я кое-как устроилась на боку, подтянув к груди колени.

– Южанин…

Он оторвался от созерцания собственных рук и посмотрел на меня. Тоже сонный, усталый.

– Запомни, все это ничего не значит. Пусть заговаривать зубы ты умеешь отменно, ты по-прежнему мой враг.

Произнесла и через несколько мгновений провалилась в сон.

Он снова мне снился – такой, каким я видела его в последний раз. С озорной улыбкой, растрепанными волосами цвета льна, с хитрым прищуром серых глаз.

– Ты что такая медленная, сестренка? Нападай!

Лед оживал в его руках: диковинные скульптуры, смертоносные лезвия и стрелы – все казалось прекрасным.

Мы кружили по каменной площадке. Стояла тихая зимняя ночь, в небе плескались волны северного сияния. Мы испытывали себя на прочность, учились повелевать стихией. Благодаря Гилбару я смогла создать единственные в своем роде клинки – гибкие, острые, переливающиеся всеми цветами радуги, как жидкое пламя.

– Сам ты медленный!

Мы дурачились и хохотали, гоняли друг друга до седьмого пота, и мне казалось, что так будет всегда. Детская наивность!

А потом Гилбар замер спиной ко мне. Согнулся, как от невыносимой боли.

– Что с тобой, Ги? – я бросилась к нему, замирая от страха.

– Ты виновата в том, что со мной случилось, Данна, – раздался холодный голос, будто со мной говорила сама бездна.

Медленно Гилбар обернулся – я отпрянула. На меня смотрели совершенно черные глаза, два колодца, наполненных безумием. Огромный рот был растянут в усмешке. Я видела собственное отражение в двух скрещенных ледяных клинках. А потом брат подлетел ко мне, и я услышала хруст собственных ребер.

Я не ждала его сегодня. Не думала, что он явится опять и попытается отнять мою жизнь. Только не сейчас, когда впервые за долгое время в душе поселилось смутное подобие тепла.

– Фарди! Да очнись ты уже! Дыши!

Кто-то хлопал меня по щекам, а я хватала ртом воздух. Легкие забивал лед, в горло вонзались шипы, не давая сделать полноценный вдох. Мертвенный холод зарождался в груди и полз по жилам, вымораживая.

Хрип… Я не сразу поняла, что он принадлежит мне.

Треск ткани, чужие руки на груди – слишком горячие. И тени, мелькающие перед глазами.