– Мои люди подходили к нему, деньги предлагали, но он уперся, говорит, что у нас столько денег нет, чтобы секрет продать.

– Сколько же он хочет?

– Не спрашивали, но деньги предлагали немалые. Видишь, ему надобно больше, а больших у меня пока нет.

– Как же я секрет выведаю? Он, небось, и по-нашему говорит с трудом.

– Говорит он неплохо, а как выведать – твоя забота. Ты же просил личного задания. Думал, что царь поручит тебе грибов в лесу набрать?

Петр ушел и вернулся с кошельком, в котором позвякивали деньги. Прежде чем отдать кошель, насупился и предупредил, что коли вскроется замысел, то помощи ждать от него не следует. Более того, если Тихон втянет царя в ту конфузию, то сам больше всех пострадает.

– Может откажешься, Тихон Коробков? – государь смотрел на парня исподлобья.

– Заметь, не я начал про грибы. Назвался груздем, полезай в кузов, – весело ответствовал Тихон, – токмо по-любому воровать плохо.

Услышав, зачем хотел видеть сына Петр Алексеевич, Пахом ушел в себя. Марфа, напротив, оживилась. Она была уверена, коли исполнить поручение, то можно получить царскую благодарность, а там…

Пахом решил сам вести сына в Немецкую слободу. Ему еще было важно взглянуть на мастера краснодеревщика. Он не собирался доверять своего сына какому-нибудь пьянице-раздолбаю. Про немцев ходили всякие слухи, но больше всего о том, что любили они глушить тоску по родине крепкими веселящими напитками.

Дом краснодеревщика показал первый встречный на Кукуе, так называли москвичи Немецкую слободу. Дверь открыл сам хозяин: благообразный мужичок, с вытянутым морщинистым лицом, с белесыми глазами и редкими седыми волосами. Пахом объяснил суть дела, хозяин молча жестом пригласил посетителей в дом. Там сели на скамейку и Ахен объяснил, что его ученики живут в мастерской, кормят их два раза в день без соблюдения православных постов. Хорошие работы учеников идут на продажу, но выплаты не полагаются. За порчу заготовок назначается штраф. Учение можно прекратить в любой момент. Но чем больше учится молодой человек, тем больше умеет. Плата делается вперед и составляет … Немец назвал кругленькую цифру. Попросил подтвердить наличие денег. Пахом положил на стол стопку серебряных монет. Немец проводил его до двери и велел за сына не беспокоиться.

У дверей Коробков старший оглянулся, встретился с сыном глазами и пообещал через три дня навестить. Хозяин закрыл входные двери на запор и жестом показал новому ученику в какую сторону нужно идти.

Прошли по длинному коридору и очутились в мастерской. Вытянутая, как рукав, хоромина вмещала четыре верстака, высокую узкую печь и полки с инструментами. В промежутке между двумя окнами сидела на стуле копия Вильгельма Ахена только с собранными в пучок волосами, в белом чепчике, цветастой кофте, синей юбке и белом переднике. Других признаков принадлежности к женскому полу Тихон не заметил. Женщина занималась вязанием. Будущее изделие и клубок шерсти лежали у нее между расставленными ногами на юбке. Судя по возрасту, создание могло быть только сестрой мастера.

Два парня обтачивали инструментами резные доски. Хозяин подошел к пустующему верстаку, положил руку на его поверхность и заявил:

– Твое место, Тих.

– Я Тихон.

– Теперь ты есть Тих. Этот, – он указал на парня за следующим верстаком, – Ром, за ним Алекс. Понял?

– Я, я, герр Ахен.

Вильгельм поднял бровь.

– Знаешь немецкий?

– Чай не в деревне живу!

– Гут, – но дальше хозяин продолжал говорить на русском, – Ром расскажет тебе об инструментах. Я буду к вечеру.

Прежде чем уйти, Ахен поговорил о чем-то со своей сестрой.

Тихон приблизился к тому, кого назвали Ром и протянул ему свою руку. Парень сжал его ладонь и улыбнулся. Тихон подошел ко второму ученику и проделал то же самое, но в ответ получил расслабленную пухлую ладошку и ухмылку. Тихон вернулся к Рому и приготовился слушать его рассказ об инструментах. Тот взял в руки большой резец и вместо ожидаемых разъяснений заявил:

– Эта ведьма с вязанием надзирает за нами. По-нашему особо не втыкает, но ежели чего и протолмачит, бежит с доносом. Обходись при общении с нами придуманными словами, понятными только русским. Мы с Сашкой по первости пару раз горели.

– Горели? Пожар? – женщина вскочила со своей табуретки.

– Найн, найн, – отреагировал Ром и взял другой резец, размером поменьше. Повертел его в руках и начал тыкать в него пальцем. На самом деле продолжил свой сказ:

– Мой батя скорняк, живем у Неглинки. Два старших пошли по стопам бати. Меня сюда прилепили, не хотят соперничества между братьями.

Роман положил резец на место. Подошел к полке и принес буравчик.

– Называется сверло, вставил в машинку и делай дырку. Сашка, который Алекс, парень с прибабахом, рос без мамки, все на него дышат, хлюпик. Чуть что, впадает в беспамятство, втихаря жрет, что ему привозят. Его отец, он богатый купец в Коломне.

Роман отнес сверло на место и притащил пилочку.

– А ты кто таков? Только говори, как я советовал.

Тихон вздохнул, напрягся и начал свой рассказ:

– Коренной сызмальства мазурил в строю с пищалями.

Роман кивнул головой, дескать, я все понял.

– В сече однажды схрулился, потом костыль-мастыль, скок да прыг. Но ща скачет тудема-сюдема.

После этих слов Тихон поглядел на надзирательницу. У той с колен свалился клубок с шерстью, а подбородок отвис так, что в рот мог запросто влететь воробей.

– Ну ты, Тих, и дал! У Фридерики чердак набекрень съехал, зенки ща на пол упадут и покатятся.

Немка пришла в себя, подняла с пола клубок и стала глазами рыскать по полу. Видно уловила, что по нему непонятные вещи катаются, именуемые зенками.

На другой день после утренней трапезы Ахен выдал каждому по доске с нанесенными узорами. Там, где завитушки были закрашены грифелем, требовалось пробуравить дырку, вставить в нее пилку и выпилить ненужное. Ученики принялись за работу, хозяин встал рядом с Тихоном и показывал, как нужно правильно пользоваться инструментом. Вдруг раздался истошный крик. Учитель выпрямился и тут же поспешил к Алексу. У того из пальца капала кровь. Он что-то скомандовал своей сестре, та моментально принесла пузырьки и скрученную марлю. Ахен обработал палец и забинтовал его. Потом стукнул по затылку нерадивого ученика и усадил его на табурет.

Узорчики, пропилы, дырочки и прочее Тихона не интересовали. Однако приходилось делать вид, изображать из себя прилежного ученика. Хозяин каждый день после полудня уезжал, возвращался к вечеру и всегда злой. Тихон стал догадываться, что финансовые дела у мастера идут плохо. Для подтверждения догадок решил поговорить с Фридой. Тем более она стремилась общаться на русском языке.

– Твой брат в плохом настроении? – начал Тихон.

Фрида, будучи по натуре открытой, не стала лукавить:

– Да-да, который день он злой!

– Похоже дела идут плохо?

– Нет заказов, только ученики.

– Все будет хорошо. Веришь?

– Да-да, – закивала женщина.

В разговоре с Фридой, когда он пообещал, что все образуется, пришла в голову смелая идея.

Тихон не мог смириться с тем, что изобретение матушки бесславно оставлено из-за прихоти купца. Пусть деревянные пуговицы получают немецкое происхождение, но талант матушки должен быть вознагражден по праву и приносить семье доход. Тихон был убежден, что только сближение на деловой основе с Ахеном может открыть двери к его тайнам обработки дерева, интересующие царя. По задумке получалось секрет на секрет, своего рода обмен. Наконец, день настал. Тихон пришел в кабинет к Ахену и начал разговор с наглого наступления:

– Сдается мне, герр Ахен, что ваши заказы не дают нужной прибыли. Мечетесь, мечетесь и не знаете, что еще сотворить, чтобы не погрязнуть в долгах.

– Не вижу причин говорить с тобой об этом. Ты кто есть такой? Ты есть мой ученик. Плати деньги и учись дальше. Нет денег, пошел вон!

– Я-то уйду, но твое положение будет с каждым днем ухудшаться. А знаешь, чем закончится …! Продашь дом и побитой собакой вернешься в Германию.