Для тысяч тонкостанных — госпожой.

Не знала роза до сих пор печали,

Ее ногам шипы не докучали.

Ни разу в ней любви не вспыхнул жар,

Она еще не знала сладких чар:

Спит, как нарцисс, безгрешно, безмятежно,

Как роза, утром расцветает нежно...

Играла в детстве с куклами она,

Потом была с газелями дружна.

Шутила с куклами, еще не зная,

Как шутят небосвод и доля злая.

Не ведая забот, она росла,

Всегда была спокойна, весела.

Что ей сулит судьба? Познавши бремя,

Что ночь родит в положенное время?

ЗУЛЕЙХА ВИДИТ ЮСУФА ВО СНЕ И ВЛЮБЛЯЕТСЯ В НЕГО

Та ночь, как утро жизни, хороша,

Ждала любви, как юности — душа.

Уснули рыбы, и замолкли птицы,

А мы событий развернем страницы.

Нам зрелища явил вселенной сад,

А сам заснул — лишь звезд глаза горят.

От стражи ускользнула ночь-воровка,

Звон колокольцев прекратила ловко.

Свернувшись, дремлют псы и видят сны:

В ошейники хвосты превращены!

Вот, перерезав собственное горло,

Замолкнув, птица тьмы крыла простерла.

Вот страж на башне шахского дворца,

Глаза как маки у того бойца,

Но бодрствовать не в силах он однако,

Затем что усыплять — есть свойство мака.

Заснув у барабанщика в руках,

Как бы застыли палочки впотьмах.

Не призывает муэдзин молиться,

А ночь людей свалила, как убийца.

Не зная зла, не ведая греха,

Заснула сном сладчайшим Зулейха:

То розовый цветок лежит на ложе,

На гиацинты локоны похожи.

Шелк разметавшихся душистых кос

Рисунок неги на постель нанес.

Глаза смежила, их сиянье пряча,

Но вещим зреньем сердца стала зряча.

Вдруг юноша — о нет, сама душа —

К ней входит, страстью пламенной дыша!

Божественного света изваянье,

Похитившее гурий обаянье, —

Он был сама любовь и жизнь сама,

Он властной красотой сводил с ума.

Он, ростом кипариса обладая,

Был строен, словно пальма молодая.

Мечтал, казалось, разум поскорей

Стать радостным в цепях его кудрей.

Луна и та сдалась ему на милость,

А солнце до земли пред ним склонилось.

Под сводами изогнутых бровей

Глаза пленяли томностью своей.

Лицо — луна, а брови — лук, что грозный

Стрелец натягивает в битве звездной.

Нарциссов насурьмленных нежен взгляд,

Ресницы, словно стрелы, всех разят.

Улыбкой прогонял он все печали,

Уста-рубины сахар источали,

Меж них сверкали зубы-жемчуга,

Как молния — для друга и врага!

Мысль у него — как соль, а рот — фисташка,

С красавцем — звездам состязаться тяжко!

Был подбородок — словно плод живой:

То яблоком казался, то айвой.

А родинка, что на щеке чернеет?

Ты скажешь: ворон в цветнике чернеет!

Он был широк в груди, в плечах широк,

А в поясе — как тонкий волосок.

Царевна на него взглянуть решилась —

И совершилось то, что совершилось!

Ни гурия, ни смертный человек

Такой красой не славились вовек!

Едва взглянула — потеряла разум

И пленницей красавца стала разом.

Увидев стан, что сотворен для нег,

В душе взлелеяла любви побег.

Увидев лик с горящими глазами,

Свой дух и плоть она повергла в пламя.

Увидев кудри — цепи волосков,

Вдруг пожелала для себя оков.

Пред алтарем его бровей томилась,

И плакала, и жертвой стать стремилась.

Его уста — веселье для нее,

А зубы — ожерелье для нее!

Из-за его серебряных предплечий

От разума она ушла далече.

Она, как рута, вспыхнула в тоске

По родинке на розовой щеке,

И подбородок-яблоко до боли

Ей нужен, но сорвать его легко ли?

Воскликнула: «О, где ты, светлый дух?»

Сон миновал — и страсть проснулась вдруг.

Ища покоя, Зулейха в смятенье

Звала животворящее виденье.

Какой она б исторгла жгучий стон,

Узнав, что предвещает этот сон,

Но, страстью поглощенная всецело,

Его значенья не уразумела.

Мы все живем в оковах внешних черт,

И разум жизни к нам немилосерд.

Творению ваятель душу придал,