А нас пленяет лишь прекрасный идол.

Кувшин для тех, кто жаждет, лишь тогда

Хорош, когда в кувшине есть вода.

Но страсть — пучина. Тонешь ты в пучине —

Так разве вспомнишь в море о кувшине?

СЛУЖАНКИ УЗНАЮТ О СТРАСТИ ЗУЛЕЙХИ

Коль прянула стрела любви — потом

Не станет осмотрительность щитом.

Ты стены возведешь? Что за нелепость:

От стрел любви не оградит и крепость!

Прекрасные слова напомню вновь:

«Скрыть невозможно мускус и любовь».

Кто мускус и за сто завес упрячет?

Ведь запахом себя он обозначит!

Страшась, что будет к ней судьба глуха,

Свою любовь скрывала Зулейха,

Но и в глазах, и даже в тайной боли

Любовь проглядывала поневоле.

То слезы падали из грустных глаз,

То вместо слез порою кровь лилась,

И с каждой каплей, вызывая жалость,

Всё явственнее тайна выражалась.

Вздыхала Зулейха, горя в огне, —

И вздохи испарялись в вышине.

Стонала Зулейха — и горе крепло,

А сердце превращалось в горстку пепла.

Не ела, не пила — ив краткий срок

Покрылись желтизною розы щек.

Но где бы в мире красный цвет нашел ты,

Чтоб сам собою превратился в желтый?

При виде страшной горести такой

Невольницы утратили покой,

Но так и не могли узнать причины

Внезапного смятенья и кручины.

Одна сказала, став на ложный путь:

«Ее, наверно, сглазил кто-нибудь».

Но кажется другой, что злая сила

На их царевну порчу напустила.

Сказала третья: «Госпожа больна —

Затем что стала жертвой колдуна».

Четвертая сказала задушевно:

«Я думаю, что влюблена царевна.

В кого же? Никого не назову!

Случилось то во сне иль наяву?»

Служанки в трепете, как в лихорадке,

Высказывали разные догадки,

Но в сердце Зулейхи, в ее тайник,

Никто из собеседниц не проник.

За Зулейхой кормилица смотрела,

Что в разных хитростях понаторела.

Ее любовный опыт был богат:

Пути любви изведала стократ.

Поспоривших вчера — мирит сегодня,

Любовникам — служанка или сводня.

Однажды ночью к Зулейхе пришла,

Речь о своих заслугах начала.

Сказала: «Роза в цветнике великих!

Твои шипы — венец для розоликих!

Твоя да не померкнет красота,

Да вечно улыбаются уста!

Меня ты озаряешь, расцветая,

Ты — горлинка, ты — птица золотая.

Я — верности ручей. Ко мне приди:

Ты созревала на моей груди!

Ужели я в беде тебя покину?

Твою отрезала я пуповину,

Как только ты явилась в мир земной,

Тебя омыла розовой водой,

Свивала нежной лаской, песней звонкой,

А сердце было для тебя пеленкой.

О дитятке заботясь дорогом,

Тебя вскормила сладким молоком.

Я ночью колыбель твою качала,

Тебя, как розу, утром украшала.

Всегда в моих объятьях ты спала,

А спали врозь — ты в снах моих была.

Ты выросла, в иной блестя одежде,

Но за тобой смотрела я, как прежде.

Была всегда полезна я тебе —

И ныне соболезную тебе!

Ты — кипарис, но рабскою стопою

Как тень я следовала за тобою.

Сидишь — твоя служанка, я стою.

Ты дремлешь — дрему берегу твою.

Тебе верна я и теперь, как прежде,

Тебе я предана, поверь, как прежде!

Зачем же от меня, как от чужой,

Таишься ты смятенною душой?

Так наконец откройся: что случилось?

Из-за кого ты разума лишилась?

Из-за кого утратила покой?

Давно ли дружишь с горем и тоской?

Ты — роза, почему же пожелтела?

Дыханье почему похолодело?

Ты — солнце, почему же, как луна,

Ты убываешь, горечи полна?

Иль месяц перешел тебе дорогу?

Скажи мне: кто же он? Развей тревогу!

Он ангел, что сияет чистотой?

Но пусть он дух небесный, дух святой —

Пущу я в ход молитвы и заклятья,

И примет он тебя в свои объятья!

Он джинн? В горах живет он иль в лесу?

Тебе его в бутыли принесу!

Он человек? Тогда сломлю преграды,

Ты с ним достигнешь света и отрады!

Кто он такой, отвергший благодать?

Кто не спешит твоим владыкой стать?»