Я попросил мне принести кирпич:

Какой сырец-кирпич излечит тело,

Что развалилось или ослабело?»

ЧЕТКА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ О ТОМ, ЧТО ДОЛЖНЫ БЫТЬ МИЛОСЕРДНЫМИ СТОЛПЫ ГОСУДАРСТВА, КОИ СУТЬ ПОСРЕДНИКИ МЕЖДУ ЦАРЯМИ И ПОДДАННЫМИ И ОРУДИЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ ИЛИ ЗЛА

О ты, кто пьян от близости к царям

И распустился так, что стыд и срам,

Перед тобою кравчий смерти скоро

Предстанет с кубком боли и позора!

Когда поднимет царь-убийца меч,

Когда захочет превратиться в меч, —

Ты стань щитом, чья мощь тверда стальная,

От смерти невиновных охраняя!

А если царь страны, рассвирепев,

В грозу и пламя превратит свой гнев,

Ты не дрожи, склонясь перед бедою,

Напротив, ты огонь залей водою.

А если бедняки, чей тяжек труд,

К царю, моля о щедрости, придут,

А царь поступит как жестокий скаред

И ничего несчастным не подарит, —

Свой голос ты бесстрашно подними,

Учи царя, чтоб щедрым был с людьми.

А если царь, что безрассудно правит,

В дареньях расточительство проявит,

Избавь царя от щедрости пустой,

Направь царя к средине золотой.

А если царь, пройдя дорогой срама,

Блюсти не будет правила ислама,

Царя от зла, от пьянства отврати,

К дороге мусульманства обрати.

А если царь, с насильником не споря,

Не устранит причину зла и горя,

Внуши ему, чтоб он борьбу повел,

Чтоб устранил и гнет и произвол.

Лишь так, и только так, ты обнаружишь,

Что государю служишь, с правдой дружишь,

А не служи всем прихотям царя,

С ним вместе беззаконие творя,

А не служи насилью и коварству

И горе причиняя государству.

Тот, кто избрал своим орудьем зло, —

Орудьем стал, несущим людям зло.

РАССКАЗ О ТОМ, КАК ХАЛИФ ОМАР ВТОРОЙ — ДА БУДЕТ ДОВОЛЕН ИМ АЛЛАХ — ПРИНЯЛ СОВЕТ СВОЕГО СЛУГИ-КАЗНАЧЕЯ

Омар Второй, что, как и Первый, вправе

В сердцах потомков жить в бессмертной славе,

Имел детей, украсивших дворец,

Таких же добрых, славных, как отец.

Был праздник. Детвора к отцу слетелась,

Как мотыльки — к свече, что загорелась,

И дети, тая как свеча, тотчас

(А слезы воском капали из глаз)

Сказали: «Ты забыл про наши нужды,

Рассеянный, делам житейским чуждый.

Мы голы, как свеча, о государь,

Раздеты мы, как на ветру фонарь,

На шелк и бархат нет у нас надежды,

Но просим хоть какой-нибудь одежды.

Тебе услышим где-нибудь упрек —

На нас он веет холодом, жесток».

Хоть были жалки плачущие дети,

Омар не принял в сердце слезы эти.

Был у Омара умный казначей,

Постигший суть вещей и суть речей.

Сказал Омар: «Ты к прежнему в придачу

Мне выдай всё, что я за месяц трачу,

Дела невинных деточек устрой,

Расход на месяц отнеси другой».

Ответил казначей: «О царь державный,

Ты в книге веры правой — лист заглавный,

Но разве поручителя найдешь,

Что ты еще неделю проживешь?

Ты достоянье подданных истратишь,

Умрешь, а как же долг в казну заплатишь?»

Тогда, слугу за разум восхвалив,

Так молвил детям плачущим халиф:

«Ступайте и роптать не смейте боле,

Не жалуясь, вы ждите лучшей доли.

Увы, минуя трудные пути,

Нельзя блаженство рая обрести».

ЧЕТКА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ В НАЗИДАНИЕ САМОМУ СЕБЕ, БОЛЕЕ ДРУГИХ ПОДВЕРЖЕННОМУ СЛАБОСТЯМ, А ПОТОМУ БОЛЕЕ ДРУГИХ НУЖДАЮЩЕМУСЯ В НАЗИДАНИИ

Джами, тебе звенеть строкой — доколе?

Стихов-звоночков звон пустой — доколе?

Иль ты забыл, беспечный сумасброд,

Что, как звоночек, сердце вдруг замрет?

Уж сломан саз — а музыка откуда?

Уж нет струны — откуда ж песен чудо?

В тетради жизни подведен итог,

В поэме дней последний слышен слог

Где рифма к слову «жизнь»? Где звук пьянящий?

Редифом «смерть» становится всё чаще!

Ты ищешь рифму, немощный старик,

А в тайный смысл творенья ты проник?

Когда ж за явной ты спешишь добычей,

Меняются твой норов и обычай.

В касыдах восхваляешь ты вельмож,^[19]

Надеясь, что величье обретешь;

То, устремлен к иной, любовной цели,

Ты на газель охотишься в газели;^[20]

То едкою становится строка,

Когда клеймишь глупца и простака;