Сто раз колоть ты можешь руки скряги —

Не выйдет капля крови или влаги,

А ты твердишь: «То щедрости рука,

То жемчугом обильная река!»

Того, кто долго буквы изучает,

Но где алиф, где даль — не различает,

Ты первым просветителем зовешь,

Провидцем и учителем зовешь.

Кто, устрашен мяуканьем кошачьим,

Спасается в мышиной норке с плачем —

Того зовешь ты тигром или львом,

Нет — более отважным существом!

Где этой лжи нечистые истоки?

Откуда эти гнусные пороки?

Твой грех корыстью, жадностью рожден.

А кто корысти, жадности лишен?

Корысть — ее узнаешь по приметам:

Все буквы ненасытны в слове этом!

Как только жадность победит тебя —

И упадешь ты, совесть погубя,

Пожитки понесешь в пещеру боли...

Презренный груз тебе тащить доколе?

Чернильница перед тобой, она,

Как и душа твоя, тесна, черна.

С тебя пример бумага взять хотела —

Как ты, от жадных мыслей пожелтела.

Перо бессильно, как твои стихи:

Письмо — неверно, в грамоте — грехи.

Бумагу ты сворачиваешь трубкой,

Ты к богачу спешишь с надеждой хрупкой.

Чернила капают, спешишь к нему,

Свои стихи засунув за чалму.

Не дай нам бог смотреть на богатея

И поджидать его, дышать не смея!

Но вот верхом он скачет из ворот,

А рядом с ним проворный скороход.

Бежишь ты униженно по дороге,

Его хваля, ему целуя ноги.

Ты свиток подаешь ему с мольбой,

То свиток алчности твоей слепой.

Эх, в клочья разорвать бы этот свиток —

Твоих грехов ужасных преизбыток!

Чтобы не пасть, как ты, богач берет

С презреньем свиток твой, скача вперед,

А ты бежишь за ним, с мольбой взирая,

Корыстолюбья зубы заостряя.

Хваля его, подумал бы сперва.

Рисунок по воде твои слова.

Стяжательства покинуть путь пора бы,

От суетности отдохнуть пора бы!

РАССКАЗ О ТОМ, КАК ПОЭТ ЛАГАРИ СЛОЖИЛ ХВАЛЕБНЫЕ СТИХИ В ЧЕСТЬ ГОСПОДИНА, КОТОРОМУ ИЗ-ЗА ТУЧНОСТИ ЕГО БЫЛИ ТЕСНЫ ОДЕЯНИЯ ПОКОЯ

Поэт, трудясь от ночи до зари,

Был худ и звался Тощим — Лагари.

Он как-то строки хорошо составил,

В них господина тучного прославил.

Толстяк учуял, что хвалебный стих

Желаньем дышит милостей благих,

И тонкого он убоялся слога,

Как дэв — стиха: «Нет силы, кроме бога!»^[18]

Он тощим стихотворцем пренебрег,

Направился в богатый свой чертог.

Но тучность тут взяла его за горло,

Упал он: у него дыханье сперло.

Воскликнул восхвалитель Лагари:

«Ужасна тучность, что ни говори!»

Хоть тучный господин был горя полон,

От изречения этого расцвел он:

«Чревоугодье мы сочли бедой,

Но худшая беда — поэт худой.

Он одержал над тучностью такою

Победу тонкую своей строкою!»

Твоя душа — вот худоба твоя,

Джами, тучней души — алчба твоя,

Доныне разуму ты не научен:

Живешь — душою тощ, алчбою тучен.

365. ЧЕТКИ ПРАВЕДНИКОВ

ЧЕТКА ТРИДЦАТАЯ О СКРОМНОСТИ И О ТОМ, ЧТО НАДО СЛОМИТЬ ДРЕВО ГОРДЫНИ

Со всех сторон к тебе летит привет,

Но рта не раскрываешь ты в ответ.

О, почему ты так высокомерен,

Кичлив, заносчив и самоуверен?

Собою полон, полон пустоты,

А думаешь, что всех умнее ты.

Избавь себя от ветра самомненья:

Он тушит свет сердечного горенья.

Есть бедняки, что страждут без конца,

Чисты и благородны их сердца,

Им кажутся игрушками эмиры,

Твои вазиры и твои кумиры.

Но как ты смеешь с видом знатока

Смотреть на них с презреньем, свысока?

Далек от знанья тот, кто зазнается,

Под тяжестью плодов спина согнется.

Пустая ветвь стремится к облакам,

С плодами ветвь склоняется к ногам.

Набитыми карманами не хвастай-

Увы, они пустеют очень часто.

Мы не находим вежливости в том,

Что, видя кость, виляет пес хвостом.

Усы того, кто жаден, — знает всякий —

В сравненье не идут с хвостом собаки.

Хвалу услышав, не гордись, богач,

А голову ты в свой ларец упрячь.

Слова льстеца на дне ларца найдешь ты,

И до конца слова льстеца поймешь ты.