РАССКАЗ О ЧЕРЕПАХЕ, КОТОРАЯ ПУСТИЛАСЬ В ПОЛЕТ С УТКАМИ И НИЗВЕРГЛАСЬ С ВЫСОТЫ НЕБЕСНОЙ В БЕЗДНЫ ЗЕМНЫЕ
Две утки вышли на берег без страха —
И вот их полюбила черепаха.
Дружили трое около реки,
Превратностям судьбины вопреки.
Но был на уток небосвод рассержен
За то, что норов их к земле привержен.
Решили утки: «Пустимся в полет,
Иначе нас накажет небосвод!»
Взмолилась черепаха: «Сестры-птицы!
Ужели вам не жаль своей сестрицы?
Вы стали мне как близкая родня,
Кормили и поили вы меня.
Хоть панцирем спина моя покрыта,
Без вас я буду на куски разбита.
Я в дружбе с вами свой нашла оплот,
Умру, когда вы пуститесь в полет.
Мне не дано наверх подняться с вами,
Мне суждено навек расстаться с вами.
Жестоко я наказана судьбой:
Ведь я к земле привязана судьбой!»
Вдруг палочка на речке безымянной
Всплыла, стреле подобна деревянной.
Две утки палку взяли с двух концов, —
Взгляни на этих хитрых двух пловцов!
А черепаха крепко за середку
Зубами ухватила ту находку,
И вот они втроем взлетели ввысь:
На птицу-черепаху подивись!
Их люди увидали ненароком,
Стремящихся над берегом широким,
И вскрикнули: «О чудо из чудес,
Взметнулась черепаха до небес!»
Услышав эти крики, черепаха
Раскрыла рот, сказала: «Дети праха,
Завистник пусть ослепнет, пусть умрет!»
Но сразу же, едва раскрыла рот,
Она упала с высоты небесной,
Была поглощена земною бездной.
Лишь издала сей бесполезный звук —
Лишилась жизни, счастья и подруг..«
Наполнив сердце разумом, любовью,
Джами, не предавайся пустословью,
Чтоб в этом мире, где тоска и страх,
С высот небес ты не упал во прах.
РАССУЖДЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ В НАСТАВЛЕНИЕ ТЕМ, ДЛЯ КОТОРЫХ ПОСЛЕ НОЧИ ЮНОСТИ ЗАБРЕЗЖИЛ РАССВЕТ СТАРОСТИ, НО ДО ОБОНЯНИЯ КОТОРЫХ НЕ ДОНЕССЯ АРОМАТ МУДРОСТИ
Ты таешь как свеча, и взметена
Твоя, как белый пламень, седина.
Ты, как усопший, старости порою
Своих волос осыпан камфарою,[17]
Чтобы камфарный холод охладил
Желанье сна и к пище жгучий пыл.
Как мельничное колесо в потоке,
Небесный жернов кружится высокий,
Тела живых, не пропустив и дня,
Он мелет, словно зёрна ячменя.
О, сколько смолото! Ты, поседелый,
С той мельницы осыпан пылью белой;
Вся кожа ссохлась на лице, сходна
С корой березы; согнута спина;
Ты крив, как лук, и в том-то боль и мука,
Что посох твой не стал стрелой для лука!
Ты крив, как буква... В том-то и печаль,
Что бытия покинешь ты скрижаль!
От двух одно не отличишь ты сразу:
Нужны очки, нужны четыре глаза!
Наступишь на змею, подслеповат;
Ты глух: с тобой не говорят — кричат;
Перегрызал и камень ты подростком,
А в старости не справишься и с воском;
Казалось бы, какой простор для слов
Во рту твоем от выпавших зубов,
Но звуки произносишь ты, гнусавя,
Невнятно шамкая и шепелявя;
Нога твоя не двинется, пока
Ей не поможет с посохом рука,
А руки так дрожат, что не в охоту
Им делать даже легкую работу;
Видны повсюду на руках узлы,
А пальцы, словно серебро, белы,
Но, словно ртуть, из них ушла та сила,
Что всё держала и, зажав, хранила,
И что-нибудь схватить им тяжело,
Хоть пальцы все от скупости свело.
Кто алчен, разве скупости перечит?
Скупца лишь смерть от скупости излечит!
Как прах, смирись ты, в прах преобразись,
Душой нечистый, смой корысти грязь.
Ты стар? Так надо с юностью расстаться
И жизнь вести, пригодную для старца.
Не будь томленьем юности томим,
Оставь любовь и юность молодым.
Коль старость самого тебя печалит,
Ужели молодость ее похвалит?
РАССКАЗ О ТОМ, КАК БЕЛОВОЛОСЫЙ СТАРЕЦ ОСТУДИЛ СВОЮ СТРАСТЬ К СОЛНЦЕЛИКОЙ КРАСАВИЦЕ, ЧЬИ КУДРИ БЫЛИ ЧЕРНЫ КАК НОЧЬ, ПОВЕРИВ ЕЕ ОБМАНУ, КОГДА ОНА СКАЗАЛА, ЧТО ТОЖЕ СЕДА
Осеннее дыханье пронеслось,
Цвет изменился виноградных лоз.
Цветущий сад стал старика бессильней,
И зелень желтой сделалась в красильне.
Листы деревьев, как цветы весной,
Зажглись багрянцем или желтизной.
Сидел старик, чей стан согнули годы,