Мак огнецветный жарко расцветет.

234

Сказал я сердцу: «Дай передохнуть!

Я истомлен, далек мой трудный путь.

Сумей суровым быть с неблагодарной,

С той, что смогла поэта обмануть!»

235

Я без тебя поднес бокал к губам,

Вино я пью с печалью пополам.

Ты черным взором дни мои смутила,

Расстались мы — конца нет черным дням.

236

Кто силу знания отверг, тот обделен умом, —

Он счел, что сущее кругом — обманчивый фантом.

Но если этот зримый мир — воображенья плод,

Как с вечной истиною быть, вне нас живущей в нем?

237

Мой день прошел в тоске и маете.

Я горевал в вечерней темноте,

О том, что жизнь, мгновенье за мгновеньем,

Я промотал в никчемной суете.

238

В огне страстей дотла я сердце сжег.

Искал я тщетно, годы не берег,

Лишь под конец, вниманья недостойный,

Истерзанный, пришел на твой порог.

239

Беда тому, чье сердце оскудело,

Кто разлюбил, чья роза облетела.

Ты говоришь: «Дозволь уйти!» О, небо!

Кто разрешит душе покинуть тело?

240

Когда весною, благостью небес,

Цветы покроют и поля и лес,

Я на могильный холм приду в надежде,

Что образ милой в лилии воскрес.

ИЗ ВТОРОГО ДИВАНА

ГАЗЕЛИ

241

Ты пери устыдить смогла своею нежной красотой,

И розу юную поверг в смятенье лик лучистый твой.

Я так в разлуке тосковал, что кровью слез окрасил луг, —

Кора табаристанских лоз от них покрылась краснотой.

И в мире царствует хаос с тех пор, как шелк твоих волос

Во власть отдали ветерку, что пролетел над головой.

Идешь, не приминая трав, полу одежды подобрав, —

Кеклик споткнулся: вздумал он идти походкой легкой той.

Весь город в сладостных силках, прохожим трудно сделать шаг,

И каждый смотрит на тебя с немым восторгом и мольбой.

Не до Джами теперь тебе! Затерян в общей он толпе,

И щеки впалые его с соломой схожи желтизной.

242

Ты цветком сперва казалась, что в одежды облекли.

Нет, решил я, это розу человеком нарекли.

Легкий стан обременяют разноцветные шелка

Ткать из белого жасмина одеянье повели.

Не жрецы в своей кумирне поклоняются богам, —

Я, в священном исступленье, пред тобой лежу в пыли.

Ты, прелестная тюрчанка, мне погибелью грозишь,

Иль тебя из Хорасана или Чина привезли?

Прикажи расстаться с жизнью за единый поцелуй —

Я пожертвую душою, но блаженство посули.

Дай коснуться поцелуем, дай изведать сладость уст.

А потом — на всё согласен! — умертвить меня вели.

Нели жизнь в руках любимой, словно птица в западне,

Одного Джами желает: чтобы вечно дни текли.

243

У подножья Бисутун мак кровавый запылал,

Будто лапы рудника наземь выбросили лал.

Я ошибся: это сам покоритель гор Фархад

Вырвал пламень из груди, и цветок его вобрал.

Гиацинт твоих кудрей, запах мускуса тая,

Сто мятущихся сердец на колечко нанизал.

Безответная любовь день одела темнотой,

На лице моем рассвет, словно кровь, зловеще ал.

Груз разлуки на весах я измерить захотел, —

Эта ноша тяжелей, чем я прежде полагал.

Я в лицо твое глядел — кельей мне казался лик,

Сквозь окно зениц пройдя, лунный свет внутри сиял.

Возлюбившие тебя бремя бедствия несут,

Но несчастнее Джами ни один из них не стал!

244

Песнь моя без тебя всё печальней звучит и грустней, —

Так без розы прекрасной рыдает весной соловей.

Словно чанга дуга, от печали согнулся мой стан.

По закону игры, по безжалостной воле страстей

Льются слезы мои, на щеках отражаясь твоих,

Иль от капель росы стал жасмин и свежей, и белей?

Легче смерть, чем разлука! Их рядом поставить нельзя:

Смерть — мгновенье, в разлуке страдать — до скончания дней,

Где найти мне лекарство, чтоб муки любви заглушить?

«Нет такого бальзама!» — гласили ответы врачей.

Я обитель свою из стенаний и вздохов сложил, —

Видел кто-нибудь келью, подобную келье моей?

Ты добычей красавиц не раз становился, Джами,

Много чаще, чем сам их опутывал сетью страстей.