Уста ее пьяней вина, и я вино в волненье пью.

Разлуки проклиная дни, я не вино — томленье пью.

Печали этой нет сильней — изглодан мукой до костей,

Тоску безмерную свою в бессильном исступленье пью.

Не отвлекай меня, прошу: своей любимой я служу.

Пьян без вина, едва дышу, в тревоге и в. смятенье пью.

Неспешно пьют друзья кругом, о том беседуя, о сем, —

Я вспомню терпкие уста и вновь без опьяненья пью.

Одной любовью опьянен, я отвергаю небосклон,

Пусть, словно чаша, полон он, ведь я без утоленья пью.

И если б вдруг Лайли вошла, Маджнуна чару поднесла,

Не удивился я тому, ведь я без отрезвленья пью.

Сказала роза мне при всех: «Джами, вот чаша, пить не грех!»

И кубок с розовым вином я, преклонив колени, пью.

82

Звенит томительно рубаб, и винных струй звучанье в нем,

И до бесчувствия струна меня глушит своим вином.

Я чашу страждущему дам, но рядом пить не сяду сам:

Впиваю я ушами звон, как будто припадаю ртом.

Зачем мне этот небосвод, где солнце, словно ковш, плывет?

Остатки на пиру любви испил бы лучше я тайком.

Знай, я по горло пьян и сыт слезами собственных обид

И сердце бедное мое — кебаб, сжигаемый огнем.

Ты обещаешь, ты сулишь... Но ты обманный морок лишь,

Родник в пустыне, занесен сыпучим, медленным песком.

Не говори: «Вино спасет и боль разлуки унесет».

Знай, без тебя не хмель, а яд единым выпью я глотком.

Без нежных губ я изнемог, рот пересох, свидетель бог

Вино как воду пьет Джами, не находя забвенья в нем.

83

Благословляю ветерок, он посетил твой ранний сад,

Донес он утренней порой моей любимой аромат.

Хочу я превратиться в прах, чтоб у прохожих на стопах

Пробраться в дом твой, и в углу я притаиться буду рад.

Мечтаю я к твоим стопам припасть усталой головой,

Дай мне забвенье и покой, не надо мне других наград.

Еще молю я об одном: ударь меня литым клинком,

Пусть стрел летучих острия меня безжалостно казнят.

Из нити жизни и тревог сплету узорчатый шнурок,

К нему я сердце привяжу, чтоб ты украсила наряд.

Ту сладость, что туба дает и золотой пчелиный мед,

Я обрету, увидя стан, с которым кипарис равнят

Зачем Джами михраба свод — густых ресниц он видел взлет,

Пред аркой сросшихся бровей священным трепетом объят.

84

Я не шейх, не отпрыск шейха. Всемогущему хвала,

Я, друзья, не святотатец, не мюрид и не мулла.

Мой приятель-виночерпий просветить сумел меня,

И не верю я муршидам, порожденью лжи и зла:

Ведь муршид меня заставит, покаянья дав обет,

Отстранить хмельную чару, что красоткащоднесла.

Много раз как правоверный посещал я медресе,

Но любви не видел к ближним: там слова, а не дела.

Среди тех, кто обещанье помогать друг другу дал,

Не осталось бескорыстных, чья душа была светла.

Не беда, что ты к святыне в путь отправился пешком, —

Нелегка твоя дорога, лишь бы правильно вела.

Веселись, Джами беспечный, выпей чашу дней своих, —

Их судьба, не поскупившись, щедрой дланью налила.

85

На сердце у меня клеймо, я душу пламенем ожег,

Ум обездолен — честь свою от грабежа не уберег

Ты мне сказала, что любим тобою некогда я был,

Но почему же «был», скажи, — ведь я всё тот же, видит бог!

Мне говорят: «Любовь пройдет, на убыль красота идет».

Но ты прекрасней с каждым днем — и от любви я изнемог

Окован звеньями кудрей, я обезумел от цепей —

Отныне жить мне суждено в плену сомнений и тревог.

Я отдал душу в плен слезам, терзанием измучен сам,

И слово каждое мое тягчайший исторгает вздох.

Несчастья хочет мне она, моя надменная луна.

Вся жизнь загублена сполна, смерть подвела всему итог.

Колдунья, боль моей души, разбой свой дерзкий доверши, —

Напала на Джами в тиши, оборониться он не смог.

86

Мне и возле Каабы всё дворик мерещился твой,

Я лицо твое вспомнил, плененный святынь красотой,

А когда я увидел, как черен Каабы покров,

Я к твоим волосам потянулся желанья рукой.

Я с молитвою взялся за храмовой двери кольцо,

Но о кольцах кудрей моей милой молился с тоской.

Я лицо обратил в твою сторону даже тогда,

Когда лица других повернулись к Каабе святой.

Вкруг Каабы ходил, меж священных холмов пробегал, —

Лишь тебя я искал на тропе и прямой и витой.

На горе Арафат до заката молилась толпа,

Я же весь этот день разговаривал только с тобой.

К исполнению молений стремились в долине Мина,

Но Джами лишь к тебе, лишь к тебе устремлялся душой.