Мне покажи свое лицо и взгляд метни из-под бровей.
Не знаю, для чего мне жить, когда тебя со мною нет!
Могу ли жизнью посчитать остаток этих тусклых дней?
Вновь праздник наступил для всех, кругом звенит беспечный смех,
Ты — праздник мой, но плачу я, и мрачно на душе моей.
Предпраздничную кутерьму, коль нет тебя, я не приму,
Мне тяжки праздничный разгул, веселье и приход друзей,
Джами, вновь праздник миновал, а ты ее не увидал.
Кто вздумал праздником назвать тот день, что всех других грустней!
70
Кровью сердца без тебя грудь моя обагрена
И кровавая глаза покрывает пелена.
В плен ты взять меня смогла, но раба не добивай,
Жалок я, но жизнь моя вся тебе посвящена.
Завитки твоих кудрей — звенья тягостных цепей,
Ими в бездну завлечен, что безумия полна.
От чарующих колец обезумел я вконец.
Поводырь мой, я — слепец, без любви мне жизнь темна.
Не расспрашивай о том, чем живу я день за днем,
Погляди — и ты поймешь, как судьба моя грустна.
Иль сочувствие в тебе пробудит моя беда,
Иль клинок свой обнажишь, чтобы кровь текла, красна.
Плоти я, Джами, лишен. Скорбный вздох я, долгий стон,
Я рыдающий рубаб, в песне боль моя слышна.
71
Все розы расцвели в саду, но любоваться нету сил,
Мне без тебя не только сад, а весь цветущий мир немил.
Друзья вдыхают аромат, вблизи кустов они сидят, —
Ты — краше розы, близ тебя я радость жизни находил.
Соринки с твоего пути я рад ресницами смести,
Слезами глину замесив, свое надгробье я сложил,
Ты беднякам — так говорят — даруешь красоты зекят,
И мне немного удели, я эту милость заслужил!
Подобно птице, трепещу, погибель от клинка ищу, —
Ты руку занеси с клинком, чтоб я не мучился, не жил.
Мне суждено теперь одно: позор, беспутство иль вино.
«Уйди!» — советчику кричу, чтоб близ меня он не кружил.
Не говори: «Зачем, Джами, газели жалобны твои?»
Я кровью сердца их писал, в них вздохи скорбные вложил.
72
Ты царица красоты, я — истерзан нищетой.
Значит, мне счастливым быть не даровано судьбой.
Но приблизь меня, чтоб мог пыль сметать с твоих дорог,
Я молю тебя о том, как о милости большой.
Там, где конь тебя промчит, я целую след копыт.
Распростертым я лежал на дороге дивной той.
Равнозначны мне с тех пор и величье и позор, —
Я люблю тебя, а ты столь безжалостна со мной.
На базаре и в саду я с тобою встречи жду,
Как луна пречистый лик совершенной красотой.
Сожжена душа дотла, но она бы расцвела,
Если б ты единый раз поглядела с добротой.
Не грози: «Джами, уйди, или я возьму клинок!»
Я пришел на твой порог, чтоб убитым быть тобой.
73
Когда ты ночью ляжешь спать, мечтаю робко об одном:
Вблизи, светильник засветив, твоим полюбоваться сном.
Ресницы прикрывают взор, они меня подстерегли,
С тех пор мерещится везде бровей приподнятых излом.
Я волю смелым дал мечтам: я припаду к твоим устам,
Покрыта верхняя губа благоухающим пушком.
Хочу вечернею тропой идти неслышно за тобой,
Сопровождая, охранять, быть тенью на пути твоем!
Отдав поклон тебе земной, я к ветерку бы стал спиной,
Чтоб пыль порога твоего с лица не сдуло ветерком.
Одной я отдал сердца жар, одной вручаю душу в дар:
Зачем ты угрожаешь мне несправедливости мечом?
Джами, о том не сожалей, что верен ты любви своей,
Нет веры у тебя иной. Ты изуверился во всем.
74
Я твой раб. Продай меня — беглым сделаюсь рабом.
Ты сто раз раба продашь — приползу сто раз в твой дом.
Соглядатаем своим в раздраженье не зови,
Быть почетнее в сто раз стерегущим двери псом.
У меня не хватит сил усмирить сердечный пыл,
Хоть не меньше сотни раз сердце я просил о том.
Душу темный пламень жжет, затмевая небосвод,
Словно зеркало, его протираю рукавом.
Но всегда, когда стрелой угрожаешь, ангел злой,
Вечной жизни для тебя я прошу пред алтарем.
Заявляю с похвальбой, что я пес покорный твой, —
Уличенный в хвастовстве, умолкаю со стыдом.
Песни все мои возьми: их слагает не Джами!
Создавала их любовь в упоении святом.
75
Не хочу я пустословьем осквернять родной язык,
Потакать лжецам и трусам в сочинениях не привык.
В бесполезных поученьях затупить свое перо —
Всё равно что бросить в мусор горсть жемчужин дорогих.
В суете и праздномыслие я растратил много лет
