И его я ароматом несказанным называю.

Мне твердят: «Джами, доколе на письмо молиться будешь?»

Но его я талисманом долгожданным называю.

58

Горе грозит мне с одной стороны, гибель — с другой стороны.

Опереди их — отступят они, светом твоим сражены.

Глупо на диспут философов звать и о любви трактовать

С теми, кто чувства живой красоты, света любви лишены.

Мекка моя твой заветный порог, брови твои — мой михраб.

Тщетны молитвы, коль верой они чистой не озарены.

Я разрываю рубаху свою и превращаю в кабу,

Ибо кумир мой в парчовой кабе ходит, как роза весны.

Я поклоняюсь одной красоте, верю в одну красоту!

Толпы хулителей веру мою поколебать не вольны.

Сердце — вместилище давних скорбей, сердце жилище любви;

Так снизойди! Милосердья дары в тебе лишь воплощены!

Ночью вчера в кабаке на Джами Джама сошла благодать.

Чашу пригубила ты, и глотки сладостью стали полны.

59

Выйди, о роза, из-за завесы бутона.

Чу, соловей изнемог от рыданий и стона.

Больше не медли, приблизилось время свиданья,

Видишь — от страсти сгорел безнадежно влюбленный.

С чашей вина, как с тюльпаном в руке, я спустился,

Жаждою сердца влеком, в вертоград мой зеленый.

Так я рыдал о тебе, что зардели, как розы,

Полы кабы моей, каплями слез орошенной.

Так я взывал, что все птицы, окрест отзываясь,

Свистом и шумом наполнили сад всполошенный.

Песне о том кипарисе в кудрях-гиацинтах

Молча внимал кипарис, гиацинт изумленный.

Смолкли напевы Джами на устах у мутриба.

Плача, забулькал над чашей кувшин наклоненный.

60

Ты, смеясь, мне сказала. «Глазами коснись моих ног».

Тру глаза я спросонья: «Мой сон ты продли, о мой бог!»

Одинокий, в тоске, кровь из глаз я ручьем источаю.

Сядь над этим ручьем. Ты ведь тоже в тоске одинок.

На губе твоей тонкий пушок; будто прячась от зноя,

Круг дервишей присел, опустив свои ноги в поток.

След колен заметён, где тебе я в пути поклонялся.

От стыда моей страсти я скрылся б навек, если б мог.

Как стереть мне магический знак этой страсти? Навеки

Даль двойной твоих локонов в летопись глаз моих лег.

Сжечь вчера захотела свеча мотылька на пирушке, —

Снять нагар со свечи он хотел, превратясь в уголек.

Как огня мотылек, ждет Джами огневого лобзанья,

Дал твой сладостный просьбу услышал, — ответ недалек.

61

Я увидал тебя, и воле рассудка не внимает сердце,

Коть, сделав волей своенравье, само изнемогает сердце.

Подобно финиковой пальме, я вырастил мою надежду

Но этой пальмы плод — не радость. О, как он угнетает сердце!

Твои глаза — степные тюрки; им брови — лук, ресницы — стрелы,

И каждый выстрел им — удача, и стрелы мне пронзают сердце.

Сгорело сердце, в нем остался стрелы булатный наконечник.

Вот это настоящий выстрел, что насмерть убивает сердце!

Гнетет мне сердце век жестокий; тебе его я поручаю.

Пусть та рука, что убивала, сегодня утешает сердце.

Ты не дала мне утешенья, покой души, как вихрь, умчала.

Не тот был договор сначала. О, как всё это знает сердце!

Джами убежище построил, укрыл надежною завесой,

Там от смятенья и от бури лишь друга укрывает сердце.

62

Когда умру, хочу, чтоб кости мои в калам ты превратила,

Чтоб сердце на скрижали праха всю повесть муки начертило.

Промчись над головой моею на Рахше твоего тиранства.

Пусть мне пригрезится, что в мире меня ты вовсе не забыла.

Михраб твоих бровей увидя, имам от кыблы отвернется —

И склонится перед тобою в огне молитвенного пыла.

Из глаз моих струятся слезы, из сердца льется кровь живая.

Где мне спастись? Потоком бурным она жилище затопила.

Твой переулок мне — Кааба, там проливай ты кровь влюбленных.

Вокруг святыни той пустыня от жажды яростной изныла.

Лицом к следам твоих сандалий я прикасаюсь... О, блаженство,

Когда бы ты стопою легкой на лик страдальца наступила.

Мне тесен круг существованья с тех пор, как я с тобой в разлуке.

Перед Джами теперь пустыня простор неведомый открыла.

63

Я потянулся к лалам твоим; ты отповедь мне дала.

Благодарю за вниманье тебя, хоть ты меня изгнала.

Луна, с небосвода за горы зайди, закрой облаками свой лик.

Моя блистающая луна на угол крыши взошла.

Я, вспоминая о лалах-губах, пью цвета лала вино.

То чашу мою наполнила кровь из раны, что ты нанесла.

И что за добыча птица Хумай для сети твоих кудрей,

Которая мускусной тенью своей ланиты твои обвила?