Когда он строки завершил введения,

Повел слова страданья и смятенья

«Посланье от того, кто брошен той,

Что для другого блещет красотой.

Тот, чья постель — среди травы колючей,

Взывает к розе, нежной и пахучей.

Улыбкой ты чаруешь, как весна, —

Но только не того, чья грудь больна.

Ты сад, где ворон реет невозбранно,

Для всех лекарство, для меня ты — рана.

Ты от меня таишься, точно клад,

Даря другим жемчужины отрад.

Ты — облако для всех, но для меня-то

Ты не дождем, а молнией чревата.

На все поля ты влагу пролила

И только мой посев сожгла дотла.

Сгорело поле, в пепел превратилось, —

Так вот они, твое добро и милость!

О, пахаря такого пожалей,

Хотя бы каплю на поле пролей!

Прозрачный ключ, ты лишь тому в угоду

Струишь свою живительную воду,

Кто влагою пресыщен, а не мне,

Чье сердце жаждет, чья душа в огне.

Лишь Хызра награди подобным даром, —

Погибнуть прикажи всем Искандарам!»

Ту воду животворную, что царь,

Чьи губы пересохли, жаждал встарь,

Дано ль испить бездомному бродяге?

Мне ль, нищему, мечтать об этой влаге?

Когда пришло, повеяло добром

Письмо, что начертала ты пером, —

Я им от крови осушил ресницы,

В грудь вместо сердца те вложил страницы.

То был мне талисман, чтоб я окреп,

То мне, голодному, дала ты хлеб.

Читал я верности твоей скрижали,

А слезы горести из глаз бежали.

Я на надежду открывал намек,

Но песню скорби сдерживать не мог.

Мне кажется, что ты грустишь притворно,

Что ты словес неправды сеешь зерна.

Тебя тревожит горький мой удел,

Но горя я в письме не разглядел.

Ты пишешь: «Я тебя не позабуду,

Покуда мыслю, я с тобой пребуду...»

Но можно ль мне писать слова любви,

Когда с другим все помыслы твои?

Нет, я бесстыдства не пойму такого:

В объятьях одного — любить другого!

Замаран твой язык, речь не чиста

Ведь целовал другой твои уста!

Пусть даже не найду в тебе изъяна,

Решив, что нет в твоих словах обмана, —

Влюбленный подозрителен всегда,

Во всем ему мерещится беда.

Он слышит веский довод в каждом слухе,

Слона живого видит в мертвой мухе,

О горстке пыли думает гора, —

Нет, горести тяжелая пора!

Пред ним змеею муравей предстанет, —

Израненную душу всё изранит!

В том доме, где любимая живет,

На крыше птица зернышки клюет,

А он решит, лишь взгляд на птицу бросит,

Что письма от соперника приносит...

«Не стала, — пишешь, — мужу я женой,

Мой муж далек от близости со мной...»

Но разве мало мне той тяжкой раны,

Что он — твой собеседник постоянный?

Сокрыт все годы от меня твой лик,

А для него открыт он каждый миг

Срывает он плоды бесед с тобою,

А мне нельзя в твой сад ступить стопою.

Ты пишешь мне: «Его томит недуг,

От горя погибает мой супруг,

Он скоро отойдет невозвратимо,

Как будто на ветру — полоска дыма...»

Но кто же твой чертог покинет вдруг?

Красы твоей знаток? Твой верный друг?

Едва покинет ворон ветвь инжира,

Слетятся к ней тотчас все птицы мира!

Дано всем людям в жены взять вдову,

Лишь я такой надеждой не живу.

Поскольку не приближусь я к надежде,

Пребуду в безнадежности, как прежде.

Поскольку ты надежду отняла,

Да будет безнадежность мне мила.

Поскольку равнодушна ты к больному,

Я счастлив, что желанна ты другому.

Поскольку ты с врагами заодно,

Да будет счастье недругам дано.

Поскольку вы слились в одном желанье,

Да будет жить мое — в твоем желанье.

Коль шелуху ты любишь, неплоха

Та шелуха. Совсем не шелуха!

Твоя любовь дает ей облик новый.

Она становится ядром, основой.

Тот, кто тобою избран и любим,

Становится избранником моим.

Любовью награжденного твоею

Любить я должен, не любить не смею.

Самоотверженной да будет страсть.

Для блага милой надо жертвой пасть.

Мне подавить свои желанья надо,

Коль в этом для возлюбленной — отрада.

Любовь от себялюбья далека.