Она решила: нужен ей посол,

Чтоб он ее любимого нашел.

Лайли на луг явилась спозаранок

В сопровожденье нескольких служанок,

Как куропатка горная мила..

Вблизи вода проточная текла-

Желанная, серебряного цвета,

Всех жаждущих вода поила эта.

Лайли, внимая, как шумит родник,

Мечтала, чтоб гонец пред ней возник,

Чтоб он с письмом помчался поскорее

От родника — к тому, кто всех роднее,

Чтобы сбылось желание ее,

Чтоб друг прочел послание ее!

Вот верховой неведомо откуда

К воде направил своего верблюда:

Не ветер, но, как ветер, был летуч,

Не горный ключ, но быстрым был, как ключ.

Он к светлой влаге устремился прямо,

Как будто воду увидал Замзама.

Поставил он, уставший от езды,

Верблюда на колени у воды

И сам прильнул к воде без лишней речи,

Как Хызр, исток живой воды обретший.

Лайли сказала. «Мне твои черты

Знакомы, кажется. Откуда ты?»

А тот: «Моя отчизна — область Наджда,

Где утоляется святая жажда.

Из глины Наджда сделан мой замес,

Но в этой глине отблеск есть небес».

Лайли сказала «Некто, с ликом юным,

Чье имя Кайс, но прозванный Маджнуном,

Чье сердце горестью потрясено,

В той области скитается давно.

Не свел ли ты знакомство с тем скитальцем?

Беседовал, быть может, со страдальцем?»

Ответил всадник: «Да, я с ним знаком,

И дружбы с ним я осенен крылом.

Ему явил я верности начало,

И речь моя Маджнуна утешала.

Где б ни был я, молюсь я, чтоб господь

Помог ему все беды побороть».

Лайли спросила: «Что с ним, горемыкой?

А тот: «От боли страждет он великой.

Он с беспокойством видит род людской,

Лишь у зверей находит он покой.

То на скале он складывает строки,

И слезы сердца сушит зной жестокий,

А то в пещере стих его скорбит,

И сыплется на Кайса пыль обид».

Тогда Лайли спросила, замирая:

«А та, кого он любит, — кто такая?»

Ответил тот: «Ее зовут Лайли.

«Лайли!» — кричит он, падая в пыли,

«Лайли!» — он плачет, на ноги вставая,

Лайли — его слезы вода живая.

Из всех даров и неба и земли

Он выбрал для души одну Лайли.

Лишь это имя — дар его словесный,

Ему слова другие неизвестны».

Заплакала несчастная Лайли,

И тайну сердца губы изрекли:

«Я та, чья родина — в мечтах Маджнуна,

Я та, чье имя — на устах Маджнуна.

В груди его ожог — из-за меня,

Страдалец изнемог — из-за меня.

Его мученья я первопричина, —

Его свеченье и его кручина.

И я горю в огне — из-за него,

И горе, горе мне — из-за него!

Но он не знает, что горю я тоже,

Что это пламя на его похоже.

Да за тебя отныне смерть приму,

Коль от меня доставишь весть ему!

Есть свиток. Из моей он создан крови,

И кровь моя пылает в каждом слове.

Помчись, узнав пылание мое,

Отдай ему послание мое!

Затем с ответом возвратись обратно,

Как друг, кому тоска моя понятна.

Ты унеси огонь моей свечи,

А мне сиянье светоча вручи!»

Ответил благородный: «Горем жгучим

Из-за тебя Маджнун томим и мучим,

Но положу предел его скорбям,

Твое письмо Маджнуну передам, —

За буковку того письма любую

Он жизнь отдаст и душу дорогую!

Ему твое письмо вручить я рад:

То для меня награда из наград».

В печали счастье обретя нежданно,

Лайли письмо достала из кармана,

Вложила в свиток среди скорбных строк

Травинку желтую и волосок, —

Пусть друг поймет их как иносказанье:

«С тобой в разлуке, в горе и терзанье,

Я высохла, как желтая трава,

Как волосок — худа, едва жива».

К Маджнуну всадник с ликом благородным

Помчался на верблюде быстроходном,

В глухую даль безумцу он повез

Посланье, полное любви и слез.

Он прибыл, стал искать его повсюду,

Пришлось метаться по степи верблюду,

Но был безлюден и безмолвен дол.

Уже гонец в отчаянье пришел,

Решил он под скалою на мгновенье

От поисков найти отдохновенье —