Его безумье, крепко взяв за горло,

Он долго без сознания лежал,

Не осязал, не видел, не дышал, —

Его бы в те мгновенья роковые,

Наверно, мертвецом сочли живые.

Когда ж души почувствовал возврат, —

Казалось, отданную под заклад

Страданиям, — ее обрел он снова,

Но только для стенания глухого.

Вонзились в грудь стенаний острия.

Сказал, узнав долину бытия.

«Ушла моя любимая. О, горе!

О, скорбь невыносимая, о, горе!

Кружился я, как мотылек, в ночи,

Не ведая, каков огонь свечи.

Та, что со мною пламенела вместе, —

Увы, разодрала одежду чести,

При этом честь мою втоптала в грязь,

Над добрым именем моим глумясь.

Всё то, что обещала, — позабыла,

Всё то, что отвращала, — возлюбила.

С ней рядом друг, а я так одинок,

Мне — злой недуг, а ей — лекарств исток.

Ее лишен, пылал я всей душою,

Теперь сожжен удачею чужою.

Я без нее стал тоньше волоска,

Теперь, я вижу, смерть моя близка.

Разлукой от любимой удаленный,

Привык вблизи от смерти быть влюбленный,

Но гнет судьбы ужасен, нестерпим,

Когда его любимая — с другим.

Искал он клад, всю жизнь копал лопатой —

Пришел другой и клад унес богатый.

Садовник саду посвятил труды —

Пришел воитель-вор, сорвал плоды.

Где дни, когда мы так сидеть привыкли,

Чтоб в наш приют чужие не проникли,

Чтоб даже ветерок не смел о нас

Кому-нибудь поведать свой рассказ?

Теперь возьми, о ветерок пахучий,

Моей души сгоревшей прах летучий,

Повей золою на ее порог,

Ей обо мне напомни, ветерок,

Ты к ней помчись, ты с нею побеседуй,

Моими ты устами ей поведай:

«Твоя душа, почувствовав испуг,

К другому от меня умчалась вдруг

Когда с ним вместе станешь пить из чаши,

Когда уста соединятся ваши,

Того ты вспомни, чья душа болит,

Кто горечь пьет и чей сосуд разбит.

Но, прежде чем умру, сражен судьбою,

Соединенья не познав с тобою,

Запомни: чистым, верным вниду в прах,

А ты раскаешься, в своих грехах!»

МАДЖНУН, ПОВЕРГНУТЫЙ ЗАМУЖЕСТВОМ ЛАЙЛИ В БЕСПРЕДЕЛЬНУЮ СКОРБЬ, УДАЛЯЕТСЯ ОТ ЛЮДЕЙ И ПРИСОЕДИНЯЕТСЯ К ДИКИМ ЗВЕРЯМ

Знаток перекочевок, перегонов

В сей горестной юдоли громких стонов

Такую тайну, полог приподняв,

Являет нам в одной из этих глав:

Сказав о тех, кто юной стал четою,

Несчастный, сочетавшийся с бедою,

Людей отринул и тропу свою

Направил смело к дикому зверью.

Безумному покорны стали звери,

К нему питая дружбу и доверье.

Шагал он по земле, как царь царей,

За ним ступало воинство зверей.

Под каждым деревом, царя достоин,

Был трон из камня и песка построен.

Садился он с величием на трон,

Зверями окружен со всех сторон.

Когда он им явил добро и милость,

Их ненависть друг к другу прекратилась.

Газель и волк шли к роднику вдвоем,

Приятелями стали лань со львом,

С хвостом большого барса на поляне

Или в степи играл детеныш лани.

Как вьючные животные, в пыли,

Онагры следом за Маджнуном шли.

Лисицы подметали, как служанки,

Перед Маджнуном тропы и стоянки,

А если душен был и зноен день,

Весь путь слезами поливал олень.

Над Кайсом простирали зонт вороны,

Их черными крылами сотворенный.

А если иногда, в степной дали,

Желал он написать письмо Лайли, —

Ногой газели, на калам похожей,

Чертил он буквы на газельей коже

И находил всегда чернил запас

В чернильницах газельих черных глаз.

Он как-то шел, роняя слез рубины,

Слагая песню, по камням долины.

Милы и кротки, этой песне в лад,

Приплясывали сотни газелят

Внезапно он просторный луг увидел,

Он множество людей вокруг увидел:

Трава — ковер, цветов — полным-полно,

Из чаш, как из тюльпанов, пьют вино.

Неспешно подошел он издалече,

Чтоб с хищным войском не боялись встречи.

Узнав его, один из тех людей

Слова наполнил добротой своей:

«Вожатый светоносный всех влюбленных,

Из-за любви в рассудке поврежденных!