О, если б весть, что счастье есть, намек

Хотя б Маджнун из этих струн извлек!

Когда он шел, задумчив и печален,

Вдоль прежних стойбищ, около развалин

И кто-то говорил: «Здесь был приют

Той, про кого сказания поют, —

То есть Лайли, свирепостью разбоя

Тебя лишившей мира и покоя», —

Он приникал к развалинам челом

И плакал кровью над былым жильем,

К травинке каждой приникал с любовью,

Газель слагая прежнему становью.

А если находил горящий взор

Пустой, но заповеданный шатер

И кто-то говорил: «Под этой сенью

Жила Лайли, подобна сновиденью», —

Он совершал вокруг шатра таваф,

Его второй Каабою признав.

По всей пустыне пальцами своими

Писал он на песке любимой имя.

Где надпись та? Песок ее занес?

Нет, буквы залил он потоком слез!

Просеяв прах, его себе он сыпал

На голову... Однажды случай выпал,

Спросил прохожий: «На себя, в слезах,

Зачем просеянный ты сыплешь прах?»

Ответствовал Маджнун: «В пыли пустыни

Найти жемчужину надеюсь ныне,

Не находя, в отчаянье стою

И сыплю прах на голову свою.

Я знаю, что искать ее не надо,

Но есть и в поиске самом отрада:

Кому другому было суждено

Искать в пыли жемчужное зерно?»

Сказал прохожий: «Поиск безрассудный

Ты прекрати, смени свой жребий трудный.

Напрасно ты потратил столько лет, —

Жемчужины ты потерял и след!

Ее нашел другой. Иль это ново?

Тебя отвергла, предпочла другого!

Поэтому ты поиск прекрати:

Что найдено, уже нельзя найти!

Амбары хлеба, данные изменой, —

Пойми — дешевле, чем сухарь ячменный!

Ты договором связан с ней благим,

Меж тем она вступила в связь с другим.

Ты к ней стремишься, как к желанной доле,

Она тебя не вспоминает боле.

Ее пленил другой, и нет уже

Печали по тебе в ее душе.

Ее избранник — юноша достойный

Из племени сакиф, красивый, стройный.

Она тебе, алмазу, предпочла

Ракушку, что украсила осла.^[40]

Они — две буквы в написанье слитном.

О чем же их слиянье говорит нам?

Две эти буквы сочетались так,

Что ты не нужен им, как лишний знак!

Они, как ноготь с мясом, соприродны,

Ты — ноготь, с пальца сорванный, негодный.

Встань наконец и сбрось на землю груз,

Отринь мечту и тяжкий сей искус!

Какая глупость — верным быть неверной,

Быть преданным всем сердцем лицемерной!

У женщин прелесть и величье есть,

Но так же, как у роз, — двуличье есть.

Пойми, что роза верной не бывает:

Кто раньше к ней придет, ее срывает

Но если роза тянется к шипу,

К шипам ты тоже протори тропу

С фиалкою поладит ли терновник?

С грабителем поладит ли садовник?

Мужчиной будь в деяниях любви.

С женой другого мужа ты порви.

Кто видел две ноги в одной сандалье?

Где двух господ в одном дому видали?

Суть женщины есть хитрость, колдовство,

Нет у нее от правды ничего.

То — чиж золотоперый с грудью красной.

Ей угодить не думай: труд напрасный!

Ты будешь ласков с ней? Впадет в порок.

Умрет она, коль будешь с нею строг

То — пальма, но о ней мы скажем жестко:

Она — не стойкая, она — из воска.

Нам от ее цветов отрады нет,

Нам от ее плодов услады нет,.

Снабдили пальму ветками, листвою,

Но не снабдили верностью живою.

С другим обнявшись, весь забудет свет,

Любовь к тебе и верности обет!

И ты нарушь обет: лишь в том лекарство,

Чтоб отвечать коварством на коварство.

Как прежде, не сжимай своей рукой

Ладонь, что хной окрашена другой,

Не то испачкаешь свои ладони

Той хною, что принес ей посторонний».

Когда Маджнун услышал сей рассказ,

Как суфий, начал исступленный пляс.

Он завопил и на песок горючий

Упал, как падает больной падучей.

Как птица полумертвая, в песке

Он биться стад в отчаянье, в тоске.

Решив, что камень — сердце у любимой,

Он камнем в сердце бил себя, теснимый

Мученьями, что бьют еще больней,

И впал в беспамятство на много дней.

От здания рассудка прочь простерло