Заплакал Кайса безупречный друг,

Ту просьбу, с сердцем чистым и открытым,

Всем знатным сообщил и родовитым,

И действовать решили сообща

Старейшины, спасения ища.

Перед вожатым племени предстали

И развернули летопись печали,

Отцу слова Маджнуна принесли —

Нет, из шкатулки жемчуг извлекли.

Отца сломила сына скорбь живая,

Лицо руками он закрыл, рыдая.

«Дошел, — сказал он, — до его кости

Нож горя. Сына должен я спасти.

До дна испили мы страданья чашу, —

Я чресла наконец перепояшу,

Пойду, развею тяжкую беду,

К счастливой цели сына приведу.

Я приложу все силы, все старанья,

Чтоб напоить его вином желанья».

На паланкине он степной тропой

Пустился, взяв сородичей с собой.

Старейшины, с упорством и терпеньем,

Незнатные, с покорством и смиреньем,

Достигли — в тяготах, в слезах, в пыли —

Долины, где стоял шатер Лайли.

Отец Лайли, обычай соблюдая,

Ковер гостеприимства расстилая,

Велел напитки, яства принести,

Почтил он утомившихся в пути.

Когда они попили и поели,

Пошла беседа вкруг да возле цели,

Текли вокруг да около слова,

Стараясь не коснуться существа,

Покуда к цели не пришли в тумане

Намеков, тонкостей, иносказаний.

Спросили: «Как в обители земной

Мы ноту извлечем рукой одной?

Смычком по струнам водим мы рукою,

Сжимая струны нужные — другою,

И звука мы не извлечем, пока

Руке не станет помогать рука.

Чтобы весы нам пригодились наши,

На коромысле две потребны чаши,

В одном предмете скрыта красота:

Чтобы ее раскрыть, нужна чета...»

Так приближаясь к цели постепенно,

Хозяина восславили отменно:

«Да будет щедрости твоей хвала!

Ты, крепкий дланью, вырвал корень зла!

За пологом твоим луна таится —

Твоих очей отрада и зеница.

То ветка, что еще не расцвела,

Жемчужина, не знавшая сверла.

Но если бы совлек ты покрывало,

Твоя луна сильнее б засверкала.

Ты пожалей объятых тьмой ночной,

Дай озариться нам твоей луной!

Единственной единственный достоин,

И, чтобы свет чудесный был удвоен,

На всей земле лишь Кайса изберем,

Который жаждет стать твоим рабом, —

Твоим рабом не так ли стало счастье,

Что навсегда твоей покорно власти!

Он благородством, знатностью, умом

Всех превзошел на поприще земном.

Соединим две жизни воедино, —

И зятя в нем ты обретешь, и сына,

Да счастье в рабстве у тебя найдет,

Да милости твоей узнает мед!

Та — гурия, а этот — небосвода

Безгрешный житель ангельского рода.

Не может ангел, чистый дух небес,

Страдать вдали от гурии, как бес.

Друг к другу две жемчужины стремятся,

И друг без друга две звезды томятся.

Для двух камней один ларец найдем,

Двум звездам быть в созвездии одном!

Пришли мы с речью о счастливой доле,

Всё прочее в твоей да будет воле».

ОТЕЦ ЛАЙЛИ ОТКАЗЫВАЕТСЯ СОЕДИНИТЬ ДОЧЬ С МАДЖНУНОМ

Забывший человечности черты,

Отринувший дорогу доброты,

Далекий от сердечности отрадной,

В чьем теле вместо сердца — камень хладный,

Тот, кто покинул знанья торный путь,

Чтобы в грязи невежества тонуть,

Любовного лишенный озаренья,

Не знающий душевного горенья,

Кому чужда любовная тоска,

От горя не испивший и глотка, —

То есть спокойствия Лайли рачитель,

Ее судьбы жестокий разрушитель,

Хотя по плоти был ее отцом,

Душою не был связан с ней родством,

Отеческую не являл ей жалость,

Чтоб легче ей, измученной, дышалось.

Когда услышал просьбу сватовства,

Отверг он те сердечные слова.

Он сдвинутые брови сдвинул резче,

Глаза сверкнули гневно и зловеще.

Что будет, если брови сдвинет вдруг

Тот, кто и смехом всех ввергал в испуг!

Сказал: «Слова, что слышу я, ничтожны,

Они, как паутина, ненадежны.

Вот если б их сказали в нужный срок,

То разум их одобрил бы и бог.

Когда же новостью грохочет шумной