Повез его к дверям ее шатра.

ПЛЕМЯ ЛАЙЛИ УЗНАЕТ О ЛЮБВИ МАДЖНУНА И ЗАПРЕЩАЕТ ЕМУ ВИДЕТЬСЯ С ЛЮБИМОЙ

Стихослагатель родом из Хиджаза

Повел слова певучего рассказа:

Когда вернулся пилигрим назад,

Еще сильней огнем любви объят,

Он сразу же направился к стоянке

Лайли — к своей возлюбленной смуглянке

Он к ней стремился жарко и светло,

Свиданья превратил он в ремесло.

Лишь солнце загорится на востоке —

Он к ней торопится, то холм высокий

Пересекая, то широкий дол:

Он в сердце стойкость верности обрел.

Из кубка счастья хмелем упоенья

С любимой он делился все мгновенья.

Когда же свой бунчук вздымала ночь,

Он с той стоянки удалялся прочь,

Но, слушая безмолвие ночное,

В шатре своем не ведал о покое

И даже от возлюбленной вдали

Внимал Лайли и говорил с Лайли,

Заря сто раз свои тушила свечи,

Разлуками сто раз сменялись встречи, —

О них заговорили в тех местах,

У всех событье это на устах.

Не брезговали грязной клеветою,

Глумясь над тайной юности святою,

Затем со злым намереньем пришли

Клеветники к родителям Лайли,

Тогда с любовью как-то на закате

(Понятна всем забота о дитяти)

В укромном уголке отец и мать

Решили слово дочери сказать:

«Зеница наших глаз, предел мечтаний,

Не будь же солью ты на нашей ране!

О Кайсе и тебе идет молва, —

Приносят вред подобные слова.

Есть цель у этой вести несуразной:

Тебя испачкать клеветою грязной.

От соловья услышал ветерок,

Что роза девственна, ей чужд порок.

Тогда над розой пролетел, зловредный,

И отнял девственность у розы бедной.

Еще ты не раскроешься, чиста,

А грязные раскроются уста.

Укороти ты языки злоречья,

Чтоб замолчала низость человечья!

Навек от Кайса отвратись душой,

Забудь о нем, ведь он тебе чужой!

Мы знаем: ты чиста, ты без порока,

Тебе бояться нечего попрека,

Но нужно ль, чтоб к тебе пристала грязь,

Чтоб клевету мы слушали, смутясь?»

Хотя Лайли внимала наставленьям,

Был Кайс ее желаньем и стремленьем.

Его бранят родителей уста,

А для нее без Кайса жизнь пуста.

Ее родители его поносят,

А за него она мольбу возносит.

Они и он — как бы вода с огнем,

Она и он — как сахар с молоком...

Когда на следующий день к любимой

Он вновь пошел с душой неколебимой,

Кайс повстречал старуху, что была

Подобием горбатого осла.

Как панцирь черепахи, задубело

Ее лицо, отвратным было тело,

А голова — как тыква, без волос:

Как видно, много бед над ней стряслось!

Лицо ее не знало покрывала,

А тело даже рубища не знало.

Глаз у нее, как рот, — только один,

Даджджаль — ее угрюмый властелин.

Уродливое существо такое —

Как предзнаменование плохое.

Кто встретится с подобным существом,

Найдет ли счастье на пути своем?

Когда, предчувствия дурного полон,

К луне поклонников любви пришел он,

Лайли сказала, что отец и мать

Ей запретили встречи продолжать.

«Мне горе уготовано, — сказала, —

Вонзилось в рану сердца это жало:

Любовь есть рана сердца, и оно

Разлуки жалом ныне пронзено.

Разлука длилась только ночь, бывало, —

Свечой пылая, сердце убывало.

Так что же с ним теперь произойдет,

Коль срок разлуки — месяц или год?

Свидание с тобой сулит мне муки,

Но, если не погибну от разлуки,

То как могу я жить, всегда страшась,

Что здесь тебя убьют в ужасный час?»

Маджнун, узнав о новой тяжкой доле,

Рубаху разорвал, исполнен боли,

Ушел, едва от горя не сгорев,

А горе вылилось в такой напев:

«О, помни, сердце: чтоб найти спасенье,

Отвергни всё, оставь одно терпенье.

Как дружба, что вражду сменила вдруг, —

Не горе, что с тобой расстался друг

Разрыв, по воле друга происшедший,

Есть встреча с другом, даже лучше встречи!

Тот, кто отверг возлюбленной приказ,

Но ищет с ней свиданья каждый раз,

Тем самым и любви отверг законы,