Лайли, услышав, что сказал ей друг,

Как локоны, заволновалась вдруг,

Сказала: «Мы паломники отныне:

Ты — для меня, я — для тебя святыня.

О, лучше друг на друга нам смотреть,

Чем друг без друга от тоски сгореть.

Подумай сам: как буду я судьбою

Наказана, разлучена с тобою!

Ты счастлив будешь, в храм вступив святой,

А я останусь со своей бедой».

Сказал Маджнун: «Да снидет божья милость,

Чтоб снова ты со мной соединилась,

Да наградит терпеньем нас господь,

Чтоб нам вдвоем разлуку побороть».

Так он сказал и горько разрыдался,

С душой своей — с Лайли — Маджнун расстался.

ПОЛУЧИВ СОГЛАСИЕ ЛАЙЛИ, МАДЖНУН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПАЛОМНИЧЕСТВО

Шатра Лайли покинул он порог,

Пошел к Каабе, ибо дал зарок.

Как был, в пустыню двинулся, и даже

Не вспомнил о еде и о поклаже.

Шло марево к нему, как водонос, —

Он жажду утолял водою слез.

Луна и солнце рта его касались —

Горячими лепешками казались.

Он падал, как бродяга, как изгой,

К подножью дерева в степи глухой

И засыпал, забыв усталость, голод,

Колючкой каждой, как мечом, проколот.

Порою рядом с ним спала змея,

Порою был соседом муравья.

Его друзья — онагры, серны, лани,

А дэвы, звери — с ним в едином стане.

Они — его полки, он — шахиншах...

Он на песчаных выводил холмах

Пять букв, составивших любимой имя.

Слезами кровоцветными своими

Он так обильно буквы орошал,

Что в яркий пурпур их преображал.

Хотя паломники, чем ближе к Мекке,

Должны взывать: «Господь, я твой навеки!»,

Он, думая сказать. «Господь, я твой...», —

«Лайли!» — взывал всей верностью живой.

Когда вдали увидел храм священный,

Увидел Мекку в красоте нетленной,

Он вспомнил красоту своей Лайли.

Воспоминанья душу обожгли.

Ходил он вкруг Каабы, тихий, строгий,

Но о Лайли он думал, как о боге,

От вздохов огненных его едва

Не вспыхнула обитель божества.

Любимой ожерелью он упрямо

Уподоблял кольцо на двери храма

И рвался из кольца: он был объят

Кольцом тоски, когда свершал обряд.

Каабы он коснулся покрывала,

Заплакал, и душа его воззвала-

«Ты, кто в чертоге брачном так светла,

Кто покрывало таинств подняла!

Ты, кем повержен в черный прах страданий

Весь мир, а не одни аравитяне!

Сородич твой иль сын чужой страны

Твоей красой равно покорены!

В твоей пустыне, у сухих колодцев,

Разбиты сотни тысяч полководцев.

Ты — камень, что низверг зиждитель сил

И многобожья капище разбил.

Песок твоей стоянки стал сурьмою

В глазах вселенной, спорящих со тьмою..,

Господь, во мне дурных так много черт,

Но ты их прикрываешь, милосерд.

Всю жизнь провел я у шатра любимой,

Ей в верности поклялся нерушимой,

И только ту вину я признаю,

Что плохо клятву исполнял свою.

Мир от меня, о боже, скрой во мраке,

В тетради дней моих сотри все знаки,

Оставь мне лишь служение Лайли,

Надежду на сближение с Лайли!

Лайли есть всё, что сердце возжелало,

Бессмертия души моей начало.

Лайли моим глазам дарует свет,

Лайли — мое спасение от бед.

Лайли — светильник дней моих весенний,

Плод вертограда сбывшихся стремлений,

Душа и плоть любви в стране любви, —

Ее царицей блага назови!

Я раб, пока царица есть такая,

Пока она душа, я — плоть живая.

Кто ею не живет — уже мертвец,

В ней не найдя исток — найдет конец.

Пусть мне прикажет мир необозримый:

«Ты откажись от верности любимой!» —

К приказу мира я останусь глух,

От слов презренных я замкну свой слух!»

Когда Маджнун, босой и полуголый,

Избрал паломничества путь тяжелый,

Отец, узнав об этом, вслед за ним

Отправился, отчаяньем гоним.

Когда Маджнун молился у Каабы,

Он был поблизости, седой и слабый.

Услышал он Маджнуна страстный стон,

Его любви молитву и канон,

И понял, что любовь неисцелима,

Что лишь Лайли — спасенье пилигрима,

И в паланкине блага и добра