И ливень скорбных слез кроваво-жгучий.

Вернись, Маджнун, и мне верни покой.

Как стыдно мне содеянного мной!

Невинному я причинила муки,

Вернись, тебе я поцелую руки!»

Когда она пропела свой призыв,

Жемчужину печали просверлив,

Калам ресниц в кровь сердца окунула,

И что-то написала, и свернула

Бумагу трубкой, и гонец отвез

Письмо тому, кто был истоком слез,

Затосковавший Кайс развеселился, —

Нет, как тростник пера, он раздвоился!

К ее шатру, любовью одержим,

Пошел он, как к святыне пилигрим.

МАДЖНУН ИДЕТ К ЛАИЛИ И В КАРКАНЬЕ ВОРОНА СЛЫШИТ ДОБРОЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ

День — белый сокол — в дом влетел вороний,

Ворона — тьма, — увидев посторонний

Ее теснит, — умчалась из гнезда.

Маджнун в дорогу двинулся тогда,

Летел быстрее, чем воронья стая,

Пространство ножницами ног срезая.

Вдруг дерево, подняв листы в лазурь

(Казалось, что покрыла их глазурь),

Возникло, свежим шелестя нарядом.

Кайс на него воззрился зорким взглядом,

Заметил ворона горящий взгляд.

Глаза, как два светильника, горят,

Сам ворон — словно дым того горенья,

Или звезда, постигшая паренье,

Иль черный уголь — будто сам Аббас

Решил халифом ночи стать сейчас.

Вдруг ворон каркнул карканьем красивым,

Что предзнаменованием счастливым

Считается в стране аравитян.

Тогда Маджнун, восторгом обуян,

Пустился в пляс надежды, счастья, света,

Сказал: «Благоприятная примета!

О, если встречусь я с моей луной

И будет ласкова она со мной, —

Клянусь, что в Мекку я отправлюсь ныне,

Сто раз пойду я кланяться святыне!»

Пришел к стоянке племени Лайли,

Ее шатер его глаза нашли.

Войти он получил соизволенье,

Воссел на вожделенное сиденье.

Они раскрыли нежных тайн тетрадь,

Спеша всем тайнам разъясненье дать.

То о разлуке заводили речи,

То о пыланье и желанье встречи.

Их двое, только тайна их — одна,

Хотя по-разному обнажена:

Лайли подобна шаху на престоле,

Маджнун, как подданный, стремится к воле.

Лайли во славе царствует с высот,

Маджнун во прахе ей моленья шлет,

Лайли дарует смеха сахар сладкий,

Маджнун — алмазы-слезы в беспорядке.

Лайли — красы необычайной власть,

Маджнун — мечты высокой, тайной страсть,

Лайли восходит солнцем незакатным,

Маджнун нисходит ливнем благодатным,

Лайли — луна: мир блещет при луне,

Маджнун — огонь: сгорает мир в огне.

Лайли для всех сердец — светильник ясный,

Маджнун на всех сердцах — ожог опасный,

Лайли есть мускус двух душистых кос,

Маджнун — из двух очей потоки слез.

Лайли — цветок, чье сладостно цветенье,

Маджнун — засох, он призрак, не растенье,

Лайли сияет радостной весной,

Маджнун в пустыне мира — как больной.

Так провели весь день, прогнав заботу

И радуясь времен круговороту

Все тайны обнажили двух сердец,

Все мысли изложили наконец, —

Одна лишь боль осталась затаенной,

Одна лишь мысль была неизреченной.

Когда прощаться начала Лайли,

Уста Маджнуна просьбу изрекли:

«О ты, Кааба путников влюбленных!

О Мекка чистых, к благу устремленных!

Цветник Ирема — заповедник твой,

Кто славит бога — собеседник твой.

О ты, чьи кудри — шахов ожерелье,

Ты, чье дыханье — страждущих веселье!

Готов своей короной каждый шах

Назвать запястья на твоих ногах.

Кудрями черными, как ночь, влюбленных

Ты можешь превратить в умалишенных.

Твоим устам завидует Кавсар:

Смеясь, являют сахара базар!

Когда, раскрыв без горя утром вежды,

Паломничества я надел одежды,

Чтоб поклониться Твоему шатру,

Сказал я «Если будет всё к добру,

Надену я паломника убранство,

Пойду к святому камню мусульманства.

Теперь, когда желанного достиг

И, как мечтал, я твой увидел лик, —

Позволь мне стать паломником и к цели,

Для всех священной, двинуться отселе.

Останусь жив — приду к тебе живой,

С покорной и склоненной головой,

А если я умру в глухой пустыне,

Что делать: видно, труден путь к святыне!»