Как солнце после долгого ненастья,

Рубиновый ларец раскрыв сперва,

Рассыпала жемчужины-слова:

«О ты, с клеймом любви ко мне пришедший,

Ты, говорящий ласковые речи!

Да, в сердце у тебя засела боль,

Но всё-таки тебя спросить позволь:

Ужели этого страданья птица

Лишь в сердце у тебя теперь гнездится?

Пусть болен ты — светло в твоем саду,

А я от боли средство где найду?

Моя сильнее боль, но я немею,

Но я к тебе отправиться не смею.

Ты можешь тайну разгласить свою,

А я в душе ее от всех таю.

Влюбленный бьет в набат своей надежды,

А на влюбленной — робости одежды.

Влюбленный пишет письма о любви,

Влюбленная таит мечты свои.

Влюбленный плачет о разлуке с милой,

Влюбленная молчит с душой унылой.

Влюбленный у ее шатра поет,

Влюбленная отраву жизни пьет.

Влюбленный ищет встречи вожделенной,

Влюбленная подобна птице пленной.

Влюбленный до небес вздымает крик,

Взглянуть желая на любимый лик,

Влюбленная свои скрывает речи,

Хотя мечтает и она о встрече.

Кто в песне о любви заговорил,

Влюбленных двуединство сотворил.

Влюбленный и возлюбленная дева —

Одной и той же песни два напева».

Запела у него душа, едва

Услышал он душевные слова.

Он в возбужденье разорвал рубаху,

Склонился пред возлюбленной ко праху.

Мечтал он, светлую постигнув страсть,

Как тень ее, к ее ногам упасть,

Поведать ей о том, как ночь провел он,

Страдания пылающего полон.

Однако соплеменники Лайли

Со всех сторон к нему с приветом шли.

Он ощутил испуг непостижимый

И, не поведав слов своих любимой,

Отправился в тоске в обратный путь.

Дрожало сердце, и болела грудь.

Скакал и пел он, уязвленный болью,

Песнь по степному разлилась раздолью:

«Сородичи подруги дорогой,

Дорогой бы поехать вам другой,

Чтоб не было меж ней и мной преграды,

Чтоб досыта и я вкусил отрады.

Что горше может быть: во тьме ночной

Влюбленный плачет, потеряв покой;

С больной душой, в которой ноет рана,

К любимой приезжает утром рано;

Он хочет ей поведать о любви,

О пламени, бушующем в крови,

Но чужаки, сочтя себя родными,

Становятся преградой между ними,

Ни слова не дают ему сказать,

И душу, и язык решив связать!

С такими пусть никто судьбу не свяжет,

Пусть ласкового слова им не скажет!»

Так день прошел. Сошла ночная мгла,

Вновь Кайса на мученья обрекла.

Глаз не сомкнул и в эту ночь страдалец,

К шатру зари он прибыл, как скиталец.

Опять умчался он в степной простор,

Туда, где был его Лайли шатер.

Безлюдно, тихо было на равнине,

А посторонних не было в помине,

И Кайс, избавясь от ночных тревог,

Ее шатра поцеловал порог

Она раскрыла полог пред влюбленным,

Приняв его с почетом и поклоном.

В той книге, что ведет рука любви,

Они — заглавная строка любви.

Они и любят оба, и любимы,

Как сахар с молоком, нерасторжимы.

Лайли к нему склонилась головой,

Кайс — голову теряет, разум свой.

У Кайса нежно опушились щеки,

Лайли — пушинку — кружит вихрь высокий.

Лайли кудрей раскрутит завитки,

А Кайс немедля падает в силки.

Кайс шутит, остроумием чаруя,

Лайли смеется, сахар свой даруя.

Лайли пьянит манящей красотой,

А Кайс любовной муки пьет настой.

Короче: от свидания такого

Прочнее стала их любви основа.

Открылось ей достоинство любви,

Он стал одним из воинства любви.

Она, влюбленная, и он, влюбленный,

Любви признали высшие законы.

ЛАЙЛИ ПЛАВИТ МАДЖНУНА В ТИГЛЕ ИСПЫТАНИЯ, УДОСТОВЕРЯЕТСЯ, ЧТО ЗОЛОТО ЕГО ЛЮБВИ СОВЕРШЕННО, И УДОСТАИВАЕТ ЕГО ЧЕКАНОМ БЛАГОСКЛОННОСТИ

Тот, кто писал о горестях людских,

Нам предложил такой заглавный стих:

Увидела Лайли, что Кайс прекрасный

Пылает к ней любовью жаркой, страстной.

Но есть ли в этой страсти глубина?

Достойна ли взаимности она?

Однажды собрались в саду равнины

Прелестные девицы и мужчины.