А если, голову склонив к коленям,
Как в зеркала, смотрел с немым Томленьем,
Все лики мук и бед, что мир познал,
Глядели на него из тех зеркал.
А если встать решал в огне бессонном,
То вскакивал он с места с громким стоном.
Давило душу горе, как гора,
Не знал он, доживет ли до утра,
Не знал он, что же делать с тьмой густою.
Измученный ночною долготою,
Сказал: «О ночь — коварная напасть!
Иль черный ты дракон, который в пасть
Вобрал добро, и зло, и всё живое,
Обвив собой пространство мировое?
Найду ль с подругой счастье я теперь,
Когда в драконьей пасти я теперь?
Взойди, заря, прочти слова заклятья,
Чтобы сумел драконью пасть разъять я!»
Так плакал Кайс до самого утра
Вдали от милой и ее шатра.
Но и Лайли на женской половине
Была как лань, что ранена в пустыне.
Она забыть о Кайсе не могла:
Рука разлуки встречу рассекла!
Она испытывала те же муки,
Что и возлюбленный в плену разлуки.
В глазах стояли слезы, но для глаз
Желанный образ не тускнел, не гас.
Сказала. «Он везде парит, как птица,
Куда захочет он, туда умчится,
А я в гареме — коврик на полу, —
Недвижная, лежу в своем углу.
День без него уподоблен отраве,
А я к нему отправиться не вправе.
Судьба мужчин свободна и светла,
У бедных женщин связаны крыла.
Для женщины стезя любви опасна,
Над делом жизни женщина не властна.
Там, где мужчину хвалят за успех,
Там женщине кричат, что впала в грех.
Но если друг хотя бы в сотой доле
Вкусил моей тоски и тяжкой боли,
То есть надежда на свиданье с ним, —
Я разделю свое страданье с ним!
А если нет, то и печаль блаженна:
Да будет смерть моя благословенна!»
Такую песню пела до утра,
И сердце стало пламенем костра.
Короче: двое истинных влюбленных,
Страданием разлуки опаленных,
Всю ночь не спали, не сомкнули глаз:
Заря любви для их сердец зажглась.
Тревога в их душе: что будет завтра?
Какие беды день разбудит завтра?
ОПИСАНИЕ СОСТОЯНИЯ МАДЖНУНА, КОГДА ОН НА ДРУГОЙ ДЕНЬ ПОСПЕШИЛ К СТОЯНКЕ ПЛЕМЕНИ ЛАЙЛИ, НО ПОСТОРОННИЕ ПОМЕШАЛИ ЕМУ ГОВОРИТЬ С ЛЮБИМОЙ
Когда на мир дохнул рассвет — Иса,
Стяг золотой взметнув на небеса,
От вздоха начался на ветках шелест,
Цветов и листьев пробудилась прелесть,
А золота блистанье на луга
Упало, превратившись в жемчуга.
Кайс перестал стенать: средь благовонья
Страшна ль теперь ночная пасть драконья?
Свою верблюдицу погнал он вновь
Туда, куда вела его любовь.
Скакал, о страсти пел неопалимой, —
Вот и стоянка племени любимой.
Не смея подойти к шатру Лайли,
Остановил верблюдицу вдали.
Не видя, где же идол черноокий,
Он посвятил шатру такие строки:
«О светоч глаз и гурии жилье,
Светлей зари сияние твое!
Лайли — мой глаз, далекий от порока,
Ты — веко, закрывающее око.
От слез мои глаза мокры с утра —
Одежда так в дождливый день мокра.
О, смилуйся! Душа моя устала, —
Сними с лица любимой покрывало!
Как гвоздь, я вбит в то место, где стою.
Падут ли камни на главу мою,
Я не уйду. В петле висеть обязан?
Но я, как вервие, к тебе привязан!
Как столп я у преддверья твоего:
Не обману доверья твоего!
Вот бремя — без любимой быть всё время,
Так сбрось с моей ты выи это бремя!
Ты от меня не прячь желанный лик,
Иль хочешь ты, чтоб я попал в тупик?
Пусть мне за раной нанесешь ты рану,
Быть преданным тебе я не устану.
Вчера я плакал и пылал всю ночь.
Ужель и день не сможет мне помочь?
Ты знаешь, что Лайли — вода живая,
Что жажду я, в огне изнемогая, —
Пусть на мои горящие уста
Хотя бы капля будет пролита!
Смотри: по ней горюя, так горю я,
Она ж довольна, радость всем даруя!»
Хотя был голос Кайса мягок, тих,
Донесся до любимой каждый стих.
В груди подруги пламя загорелось,
Ему наружу вырваться хотелось.
Как роза из-за листьев, смущена,
Явилась из-за полога она,
На Кайса глянула с улыбкой счастья,