ЗУЛЕЙХА ВСТРЕЧАЕТСЯ С ЮСУФОМ. ТОТ НЕ ОБРАЩАЕТ НА НЕЕ НИКАКОГО ВНИМАНИЯ. ТОГДА ЗУЛЕЙХА РАЗБИВАЕТ ИДОЛЫ И ОБРЕТАЕТ ВЕРУ В ЕДИНОГО БОГА

Кто страсть заставит на колени пасть?

Безумная неодолима страсть!

Уже своей тоской испепеленный,

К любимой всё же тянется влюбленный,

Увидев розу, к ней стремится вновь:

Сорвать ее велит ему любовь!

Вот Зулейха, что в горе поседела,

Увидеть вновь Юсуфа захотела.

Поставив идола перед собой,

Склонилась ночью перед ним с мольбой:

«О ты, пред кем я словно горстка пепла!

О господин, твоя раба ослепла.

Всю жизнь я поклонялась лишь тебе —

Яви же милосердие рабе,

Взгляни на мой позор и, как даренье,

Дай свет моим глазам, верни мне зренье.

Хочу узнать, хоть издали взглянув,

Каков теперь красавец мой Юсуф!

Я на него всю жизнь смотреть готова,

И счастья мне не надобно другого.

Не откажи мне в радости земной,

Потом что хочешь сделай ты со мной.

Яви мне свет, в твоей же это власти:

Так долго не должна я жить в несчастье!

Ты видишь ли, какую жизнь влачу?

К чему мне жизнь, я умереть хочу!»

Так плакала страдалица впустую,

Осыпав прахом голову седую...

Взошла заря, как властелин земли.

Юсуфа пегий конь заржал вдали,

И Зулейха, одетая убого,

Пришла туда, где сузилась дорога.

Стонала, словно нищенка, в пыли,

И слезы по лицу ее текли,

А стражники кричали сверху, снизу:

«Дорогу благородному азизу!»

Толпа кругом сжималась всё тесней,

В ушах гремело ржание коней.

Никто не слышал горького стенанья,

Не обращал на нищенку вниманья.

Кому нужна в сумятице такой

Незрячая, объятая тоской?

Ушла, рыдая, женщина седая,

Ушла, вздыхая, громко причитая.

В лачугу тростниковую вошла,

Тростник огнями вздохов подожгла,

И, чтобы в сердце успокоить рану,

Сказала каменному истукану:

«Бездушный идол, рукотворный бог!

Мне тяжело, а ты мне не помог.

Ты только камень, с богом схожий камень,

А у меня на сердце — тоже камень.

Еще страшней ты сделал скорбь мою,

Тобою, камнем, камень разобью!

Я на коленях пред тобой склонилась,

Я веровала в мощь твою и милость, —

Ты не услышал ни молитв, ни слез,

Ты, истукан, мне счастья не принес.

Ты — камень, камнем я тебя разрушу,

Тогда избавлю от позора душу!»

И, камень взяв, движением одним

Разбила идола, как Ибрагим.

Когда она разбила истукана —

Омылась от порока и обмана.

Всех идолов разбила на куски —

Очистилась от скверны и тоски.

Она к единому взмолилась богу,

Провозгласив хвалу его чертогу

«Пречистый, чье признали торжество

И идол, и ваятели его!

Пришли бы разве к идолу с мольбою,

Когда б он не был озарен тобою?

Ваятель потому богов творит,

Что он в душе с тобою говорит.

Кто пал пред идолом, на самом деле

Свои мольбы возносит не тебе ли?

Была я долго идола рабой,

Насилье совершала над собой.

Прости меня, хотя я согрешила,

По глупости ошибку совершила.

За то, что шла неверною тропой,

Меня, о боже, сделал ты слепой.

Омыв меня от скверны, отчего же

Ты зренье мне не возвращаешь, боже?

Даруй душе скорбящей благодать,

В саду Юсуфа дай тюльпан сорвать!»

Когда правитель царства прибыл снова,

Пришла, сказала скорбно и сурово:

«Ты помни, что и царь пред богом — раб,

Всего лишь раб, что немощен и слаб,

Что в царский сан его возвел всевышний,

Что дал ему венец, престол — всевышний!»

И устрашился этих слов Юсуф,

Затрепетал, на нищенку взглянув,

Сказал главе придворных: «Голос гневный

И скорбный отнял мой покой душевный.

Ту женщину, что славила творца,

Ты приведи ко мне под сень дворца.

Услышать я хочу ее кручину,

Узнать ее страдания причину.

От слов ее почувствовал я вдруг

Доселе мне неведомый испуг,

Сей странный страх я ощутил, наверно,

Лишь потому что скорбь ее безмерна...»

Да проживет сто жизней властелин,