С таким, как я, ты сесть захочешь, то сейчас
Присяду, загрущу, волнуясь и любя,
Мечтая о тебе, но втайне от тебя.
Я сердце потерял в глазах, их чуден свет,
«Ищи его в бровях», — услышал их совет.
Но тут на родинку мне брови указали, —
Мол, сердце в ней найдешь по множеству примет.
Еще я родинку расспрашивать не начал,
Она вскричала «Вздор! Уйди! Здесь сердца нет!»
Но разве родинку нельзя назвать воровкой
Иль индианкою, одетой в черный цвет?
Мне покажи свой лик, и сердце вместо платы
Возьми в блаженный миг; да будет снят запрет!
Но так как ты пути закрыла для надежды
И стал из-за любви к тебе я жертвой бед,
То лучше голову склоню я на колени,
В забытый уголок забьюсь во цвете лет,
Присяду, загрущу, волнуясь и любя,
Мечтая о тебе, но втайне от тебя.
Ты, словно кипарис изнеженный, стройна,
И стройности твоей завидует сосна.
Допустим: кипарис стройней, чем лотос неба, —
Но разве красота твоя ему дана?
Как злато, желт мой лик, а серебро — те слезы,
Что лью из-за тебя, страдая издавна.
Немало тайных дум я в сердце скрыл, а тайна
Моей любви была как бы погребена,
Но я измучился, ее оберегая, —
На волю вырвалась и стала всем видна.
Смогу ль вкусить плоды я с дерева надежды,
Коль, пальма юная, не будешь мне верна?
Но если побороть сумею нетерпенье,
Я долго буду ждать тебя, моя весна,
Присяду, загрущу, волнуясь и любя,
Мечтая о тебе, но втайне от тебя.
Я песню скорбную в рассветной тишине
Сливаю с пеньем птиц, парящих в вышине.
Зачем за пологом прельщений, обольщений
Ты, роза, прячешься не по моей вине?
Иль позови меня за полог, иль, откинув
Завесу, ты побудь со мной наедине.
Ты, как свечу, меня сожги, расплавь, — не стану
Я плакать, жалуясь, что я горю в огне.
Сказала ты: «Джами, ты посиди немного
В глуши забвения, тоскуя обо мне».
Сними же полог свой, чтоб на тебя смотрел я,
Чтоб тайну я берег в сердечной глубине,
И, лишь тебе одной все думы посвящая,
Вдали от всех забот, от мира в стороне,
Я сяду, загрущу, волнуясь и любя,
Мечтая о тебе, но втайне от тебя.
ТАРКИББАНД
2. НА СМЕРТЬ СЫНА
1
Какую боль мне причинил вращающийся небосвод!
Уничтожает он меня, он мне пощады не дает.
Велит мне жемчуг лить из глаз, отняв жемчужину мою:
Сафиуддина он унес, он жизнь мою, как нитку, рвет!
Земля жестокая в себе серебряный сокрыла стан.
Никак постигнуть не могу, что серебро в земле гниет.
Я кровью напитал свои дотоле зоркие глаза,
Я не хочу смотреть на мир, когда он в мире не живет.
Чем я порадую теперь свой угнетенный, скорбный ум?
Где радость моего ума, где радости моей оплот?
Разлука с мальчиком — огонь, во мне пылающий, как стяг, —
О вздох мой, потуши огонь, что из груди моей растет!
О сердце, ты за вздохом вслед взлети на небо: пусть в раю
Почувствует Сафиуддин тоску мою и боль мою.
2
Еще глаза мои тобой я не насытил в этот год,
Еще не слышал слов твоих, — был так внезапен твой уход!
Еще ни одного плода ты с ветки жизни не сорвал,
Но смертью сорван ты уже, о юный цвет, о свежий плод!
Ии разу ты своей ногой не придавил и муравья.
За что же, слабенький, познал ты столько бедствий и невзгод!
Мой мальчик, голову твою не брил ни разу брадобрей,
Но каждый волосок ее пронзил тебя мечом забот.
Зачем в твои уста судьба так много яду налила,
Когда еще ты не испил и капли из ее щедрот!
Дитя, ни одного куска еще твой рот не поглотил,
Но, чтобы поглотить тебя, сама земля разверзла рот.
Еще ни разу не пошли твои ножонки по земле, —
И на руках тебя несут, чтоб ты земли почуял гнет.
Седьмой десяток мне пошел, живу на свете я давно,
Но сердце в первый раз такой безмерной скорбью пронзено.
3
Ты кровью приказал рыдать заплаканным глазам огца,
Ты сердце разорвал мое, о сын мой, о бальзам отца!
Сто раз ногтями мог бы я грудь разорвать, но не хотел
Я в чистой вере брешь пробить и уничтожить храм отца.
Пришла весна, и поднялись цветы и травы из земли, —
О, встань, цветок мой, из земли, сочувствуя слезам отца!
В обмен я б отдал жизнь свою, чтоб только сохранить твою.
Когда бы внял жестокий мир настойчивым словам отца!
Ослеп я, как Якуб. Мой сын! О, если б ты, второй Юсуф,
