Юсуф — в другом, меж ними нет границы,

Но Зулейха тоскует о своем,

Он о своем, хотя они вдвоем.

Спокоен с виду, к ней не подошел он,

Хотя узнал ее, смятенья полон.

Сверкнуло утро свежею красой,

Как Зулейха, заплакало росой.

Слились на стогнах града утром рано

Крик муэдзина с громом барабана.

К дворцовым трубам обратив свой слух,

Поднялся, шею вытянув, петух.

Вот Зулейха, в блистании денницы,

Ушла, поцеловав порог темницы,

Но стала посещать с тех пор тюрьму,

Спеша к нему, к мечтанью своему

И эти посещения ночные

Смысл бытия открыли ей впервые.

Что страсть к свободе, к сладкой жизни страсть

Пред страстью Зулейхи в тюрьму попасть?

Но если друг любимый твой в темнице,

То жизнь твоя, твой свет живой — в темнице!

ЗУЛЕЙХА ДНЕМ ПОДНИМАЕТСЯ НА КРЫШУ СВОЕГО ДВОРЦА И ОТТУДА СМОТРИТ НА КРЫШУ ТЮРЬМЫ

Ночь для влюбленных чудных тайн полна,

Им песню о любви поет она.

То, что пугается дневного света,

Во тьме ночной не ведает запрета.

С ночною скорбью на заре простясь, —

О нет, от траура освободясь, —

Познала Зулейха беду иную:

Дневную смуту и печаль дневную.

Она пойти в темницу не могла,

А жизнь ей без темницы немила.

И каждый день, стерпеть не в силах муку,

Рабыне верной сунув деньги в руку,

Приказывала ей идти к нему,

К Юсуфу, заключенному в тюрьму,

И с нею, как с любимым, обращалась,

Когда назад рабыня возвращалась.

Ее глаза лобзала госпожа

И падала к ее ногам, дрожа:

«О ноги, что пришли к желанной цели!

Глаза, что на желанного смотрели!

К его ногам я не могу припасть,

Его глазами насладиться всласть, —

Так поцелую те глаза, которым

Дано было с его встречаться взором,

Так я лицом приникну к тем ногам,

Что хоть однажды побывали там!»

Затем с волнением неизъяснимым

Ее расспрашивала о любимом

«Не подурнел ли он в тюрьме сырой?

Не притесняют ли его порой?

Не высох ли в темнице безотрадной?

Увял ли он, вдыхая воздух смрадный?

Мою еду отведал или нет?

Меня забвенью предал или нет?»

Затем, ответы выслушав рабыни,

Она вставала в смуте и кручине.

Увенчан был красавицы дворец

Беседкою — отрадою сердец.

Была видна оттуда вся столица,

Виднелась из беседки и темница.

Там в горьком одиночестве своем

Сидела Зулейха и день за днем

Смотрела на темницу издалека

И говорила, мучаясь жестоко:

«Кто я такая, чтоб в блаженный миг

Смотреть могла я на бесценный лик?

Одно лишь благо суждено мне свыше:

На крышу той тюрьмы смотрю я с крыши.

Того мне хватит, что среди тревог

Тюрьмы я вижу стены и порог

Любимый мой живет везде и всюду,

Где существует жизнь, подобно чуду!

Там, где живет он, крыша — небосвод.

Под крышей солнце дней моих живет!

Как счастлива земля тюрьмы, лобзая

Стопы того, кто к нам пришел из рая.

Как счастлива я, глядя на тюрьму

И умирая от любви к нему!

Во имя милого, во имя солнца,

Низринусь из тюремного оконца,

Увидев, где красавец мой прошел,

Темницы я облобызаю пол.

Его лицом озарена темница,

И амбра от его кудрей струится!»

Так размышляя и судьбу кляня,

Она сидела до заката дня,

Так мучилась ее душа, — короче,

Так ожидала наступленья ночи.

А ночью, — ночью не ложилась спать,

Она к нему в темницу шла опять.

Беседка — днем, а по ночам — темница.

И там и тут ее душа томится.

Весь мир отринув, по ночам и днем

Лишь о Юсуфе думала одном,

Но, помня лишь о нем, себя забыла,

Ища добра, лишь в нем добро любила..,

Порой служанки с ней заговорят,

Она им отвечает невпопад

Иль говорит: «Что вам могу сказать я?

Я слышу вас, но лишена понятья,

А чтобы ваши поняла слова,

Меня коснитесь, девушки, сперва.

Едва лишь кто-нибудь меня коснется,

Приду в себя, мой слух для вас проснется.

Я без Юсуфа — не в своем уме,

Душа моя не здесь — она в тюрьме».