Надежду я лелеяла вначале,

А ныне я в смятенье и печали.

Познала срам и стыд из-за тебя,

Весь мир меня бранит из-за тебя.

Что ж, свыклась я с твоим высокомерьем,

С твоим ко мне презреньем, недоверьем.

Но ты меня, в чьем сердце скорбь и хворь,

Пред женами Египта не позорь!

Осыпь меня своих речений солью —

На миг расстанусь я с душевной болью.

Поверь мне, я чиста, а не хитра,

Иль мало сделала тебе добра?»

Внимая речи пылкой и искусной,

Согласье дал Юсуф с улыбкой грустной

Пред женами египетских вельмож

Предстать, чтоб видели, как он пригож.

Она взвилась, как ветер исступленный,

Одела юношу в наряд зеленый

И распустила смоль его кудрей, —

Сравни их с амброй влажною скорей,

О нет, скажи: то, мускуса чернее,

Темнеют на траве зеленой змеи!

Роскошный пояс тонкий стан облек,

Чья середина точно волосок:

Дивлюсь, что не сломался он в то время,

Познав жемчужин и рубинов бремя!

На голове — опасный для сердец

Усыпанный каменьями венец.

Сандалии рубинами блистали,

Из ниток жемчуга — ремни сандалий.

Чтоб жены запылали горячо,

Был переброшен плащ через плечо.

В руке его — кувшин для возлияний,

За ним как тень — невольница в тюрбане,

Она с Юсуфа не спускала глаз,

Держа серебряный широкий таз.

Но замолчу: известно ведь заране,

Что был он выше всяких описаний!

Из комнаты он вышел потайной,

Он садом был, он юной был весной,

И вздрогнули египетские жены,

Увидев сад, любовью орошенный!

Они от страсти опьянели вдруг,

Поводья воли выронив из рук.

Душа у каждой вырвалась из тела

И, видно, возвратиться не хотела!

И нож, и апельсин в руках держа,

Не чувствовали остроты ножа,

Нет, не плоды, а собственные руки

Все стали резать в сладострастной муке!

У этих пальцы — перья, что в крови,

Как будто пишут летопись любви.

Перу вступать с ножом в борьбу опасно,

Оно лишь кровь свою прольет напрасно.

У тех ладони — глубже звездных книг,

Черты судьбы читаются на них.

Но звезды, вот беда, в крови сокрыты,

Иль, может, вышли за свои орбиты...

Увидев сотворенного для нег,

Все закричали: «То не человек,

Он — не как мы, не из воды и глины,

То серафим, небесный дух невинный!»

А Зулейха: «Он тот, кого люблю,

Из-за кого обиды я терплю.

Тому виною нежный стан высокий,

Что вы низвергли на меня упреки.

Я, чья душа была в огне, в крови,

Ему призналась первая в любви,

Но не вернул он мне покой и разум,

Ответил на мою любовь отказом.

Но, если он желанью моему

Не подчинится, попадет в тюрьму.

Пускай заставит мрачная темница

Надменного невольника смириться.

Быть может, он смягчит свой гордый нрав,

Тюремные лишения познав.

Он выйдет прирученным из темницы:

Ведь клетка надобна для дикой птицы!»

Из этих жен, что ранили себя,

Рассудок, сердце, душу погуби,

Одна из-за любви к Юсуфу страстной

Скончалась смертью грешной, но прекрасной.

Других безумья одолела тьма,

Они из-за него сошли с ума,

На площади явились пред толпою,

Босые, с обнаженной головою.

Сдружились третьи с болью и тоской,

Увы, навек утратили покой.

Их опьянил Юсуф, и жены эти,

Как Зулейха, к нему попали в сети.

Юсуфа красота — кувшин вина.

Одна от одного глотка пьяна,

В тоске заснула смертным сном другая,

От одного глотка изнемогая.

Для третьей счастье — выпив, умереть,

Четвертой — втайне хочется гореть.

Лишь тем, кто не любил, подарим жалость:

Ведь им и капли хмеля не досталось:.,

ЕГИПЕТСКИЕ ЖЕНЫ, ПОСЛЕ ТОГО КАК ОНИ УВИДЕЛИ ЮСУФА, ПРОЩАЮТ ЗУЛЕЙХЕ ЕЕ СТРАСТЬ

Когда у знатоков товар в чести,

То все хотят его приобрести.

Когда один влюбился, а не двое,

Он может жить в сравнительной покое,

Но если у него соперник есть,

В душе его бушует страсть и месть.

Когда восторг красавиц, как свидетель,

Юсуфа красоту и добродетель