Ей Зулейха поведала, измучась,

Какая у нее плохая участь:

«Ты многое, о мать, не поняла,

Не очень вникла ты в мои дела.

Не знаешь, какова судьбы немилость:

Я ничего доселе не добилась.

Казалось бы, он мой слуга вполне,

Но покориться не желает мне.

Хотя всегда находимся мы рядом,

Меня ни разу не подарит взглядом.

Воистину, страшнее нет беды —

Страдать от жажды около воды!

Горит мой лик в смятенье и тревоге,

А он молчит, в свои уставясь ноги.

Я не виню за это гордеца,

Чьи ноги лучше моего лица!

Я гляну на него — и в миг единый

Его чело избороздят морщины.

Могу ли порицать его чело?

Всё, что творит он, — свято и светло!

Моей любви дороги стали кривы,

Тому виной — бровей его извивы.

Мой разум поразила слепота,

Тому-виной — Юсуфа красота.

Вблизи меня слова он произносит,

Но горе, а не радость мне приносит.

Его уста — воды живой исток,

Но я-то лью кровавых слез поток.

Он вырос, как моих желаний древо,

Но радости не вижу от посева.

Хочу сорвать я с ветки сочный плод,

Но яблока мне ветка не дает.

Мне подбородка ямочка желанна,

Но в яму горя падаю нежданно.

Его ревную к рукаву, узнав,

Что овладел его плечом рукав.

Его одежды стать бы мне краями:

Прильнула б к праху под его ногами!»

Кормилица заплакала навзрыд:

«Как можно жить, коль так душа горит?

По мне, разлуки тяжкие страданья

Милей такого странного свиданья.

Горька беда разлуки — горше нет,

Зато в таком свиданье — сотни бед!»

ЗУЛЕЙХА ПОСЫЛАЕТ КОРМИЛИЦУ К ЮСУФУ

Для Зулейхи, иссохшей от печали,

Ее слова сочувствием звучали.

Сказала мамке: «О, как много раз

Ты помогала мне в тяжелый час,

Так окажи еще раз мне услугу

Я Друг тебе — мне помоги, как другу.

Ты запылай, как мой горящий лик,

Иди к нему, в мой превратись язык.

Скажи ему „Побег, взращенный в неге, —

Как я мечтала о таком побеге!

Скажи мне, кипарис, в каком саду

Я древо, равное тебе, найду?

Есть кипарис, чья сень светла святая,

К нему привита ветвь от древа рая,

Но даже он, что горд своей листвой,

Вовек сравниться не дерзнет с тобой.

С тех пор как мир возник, с того начала

Таких сынов, как ты, рождалось мало.

Тебя увидев, счастлив стал Адам,

Своей красой ты счастье дал садам,

Она превыше дара колдовского,

Превыше разумения людского!

Попрятались все пери в глушь и тишь —

Они боятся, что ты их затмишь.

Твой лик увидев, ангелы в смятенье

Готовы совершить грехопаденье.

Ты взыскан небом, жалость прояви

К той, что взыскует у тебя любви.

Страдает Зулейха в твоем аркане,

Избавь же эту прелесть от страданий.

Она влюбилась в юные года,

Ты — страсть ее, и счастье, и беда.

Ты ей во сне являлся троекратно,

И с той поры ее судьба превратна:

То забурлит она водой речной,

То стынет, словно ветерок ночной.

Смотри: теперь она худа, как волос,

Тебя желая, сердце раскололось.

Ступай же к ней и сжалься, стань добрей,

Ведь жалость — украшение людей.

В твоих устах — живительная влага,

Так что ж и капли ей не дашь, как скряга?

Твой стан — как ствол, плоды на ветках есть.

Так что же плод один нельзя ей съесть?

К твоим губам пусть припадет губами,

Тогда зальет, быть может, в сердце пламя.

Пусть ног твоих коснется головой,

Чтоб для нее ты пальмой стал живой.

Что от величья шахского убудет,

Коль шах порой с рабыней ласков будет?

Она, хотя пред ней склонилась знать,

Рабой твоих рабынь готова стать!“»

Юсуф ответил, эту речь отринув,

Рассыпав жемчуга из уст-рубинов.

Сказал он мамке: «Ты умна, хитра,

Не совращай меня с пути добра!

Я — раб, я куплен Зулейхой. Немало

Мне милостей хозяйка оказала.

Меня вернула к жизни госпожа —

Служу ей честно, с верностью дружа.

Вовеки ей не буду в состоянье

За каждое воздать благодеянье.