Как щеки Зулейхи огнем зажглись.

Сказала мамке, сидя в паланкине:

«Не ты ли помогала мне в кручине?

Так помоги мне на него взглянуть,

Не то от страсти разорвется грудь.

Когда питают страсть любовь и верность,

То обретает эта страсть безмерность.

Кто сильно жаждет, тот сгорит, когда

Не выпьет, если рядом есть вода!»

Увидев Зулейху в таком томленье,

Найти решила мамка исцеленье —

И щель прорезала в парче цветной

С игольное ушко величиной.

К той щелке Зулейха приникла глазом —

И застонала вдруг, теряя разум:

«Случилось нечто странное со мной,

Я смерть нашла под рухнувшей стеной!

Не этот мне явился в сновиденье,

Я зря к нему стремилась в нетерпенье.

Не этот отнял у меня покой,

Не этот напоил меня тоской,

Не он, моей мольбе внимая чутко,

Доверясь мне, вернул мне свет рассудка!

Я вижу счастья моего звезду

Судьба низвергла в горе и беду.

Увы, одни колючки в злое время

Дало мне пальмы финиковой семя.

Я стерегла свой клад, забыв про сон,

Но клад погиб: достался мне дракон!

Пришла я к розам в сад, но в их объятье

Колючий шип в мое вонзился платье.

В пустыне погибая без воды,

Мечусь я, ручейка ища следы,

От жажды мой язык присох к гортани,

Уста в крови от боли и страданий, —

Но вдруг я вижу зеркало ключа,

Ползу я, еле ноги волоча,

Но то не влага, то совсем иное:

Поблескивает солончак от зноя!

Я — путник, заблудившийся в горах.

Нет у меня еды, а в сердце — страх.

Кровоточат израненные ноги,

Ни пищи, ни стоянки на дороге.

Но, кажется мне, вижу я коня,

Потерянного мной в начале дня.

Бегу к нему, — о жребий мой нелепый:

Не конь предо мной, а лев свирепый!

Я та, кто в море на доске плывет-

Сокрылся мой корабль в пучине вод,

А я — то на волне, то под волною,

Уже вода бушует надо мною.

Корабль внезапно вижу я вдали.

О счастье: то спасители пришли!

Корабль всё ближе, — что это такое?

То смерть моя, то чудище морское!

Таких, как я, не знает божий свет,

Таких, лишенных счастья, в мире нет!

Украли счастье у меня так скоро —

Осталась я без счастья и без вора...

О небо, милосердье мне яви

И дверцу мне открой в приют любви!

Меня отняв у друга дорогого,

Не отдавай меня во власть другого!

Пусть не коснется кто-нибудь другой

Моей рубашки дерзкою рукой.

Дала я клятву, что всегда и всюду

Свое сокровище беречь я буду

Погибнет пусть чудовище-дракон,

Пусть не возьмет сокровище дракон!»

Так проклинала свой удел жестокий,

Из глаз лились кровавых слез потоки.

Живая боль была в ее словах,

Печали соль была в ее слезах.

Но вдруг раздался глас необычайный —

Заговорил с несчастной вестник тайный:

«Не плачь, не плачь! Вершатся в смене дней

Дела, что; дела твоего трудней!

Стремилась не к азизу ты доселе,

Но без азиза не достигнешь цели.

Благодаря ему в счастливый миг

Увидишь ты возлюбленного лик!

Пусть близость с ним тебя не беспокоит:

Он твой замок заветный не откроет.

Ключ у него из воска: кто бы смог

Открыть ключом из воска сей замок?

Ведь если нет руки — рукав ничтожен:

Рукав не вытащит кинжал из ножен!»

От этой вести сделалась тиха

Признательная богу Зулейха.

Она уста закрыла — точно завязь,

Тайком от всех пылая и кровавясь.

Горела в горе, перестав кричать,

На крики скорби наложив печать,

И, в ожиданье светлого удела,

С надеждой на широкий путь глядела.

ЗУЛЕЙХА ВМЕСТЕ С АЗИЗОМ ВЪЕЗЖАЕТ В СТОЛИЦУ ЕГИПТА

Когда, зари провозгласив приход,

Стал бить в литавры звездный небосвод, —

Собрав свои пожитки понемногу,

И звезды с ночью двинулись в дорогу.

Стал утром небосвод, лишенный звезд,

Похож по цвету на павлиний хвост.

Азиз, исполнен царской благостыни,

Луну в своем отправил паланкине,

Он свиту выстроил со всех сторон,

Давно в делах подобных умудрен.

Повсюду — кипарисы молодые,