Стал для нее приданое готовить.

Он кукол, чья отчизна — Рум и Рус,

Ей подарил, — я счесть их не берусь!

Гранаты — груди, а уста рубины,

Ланиты — сад, пахучий и невинный.

Ушам от ожерелий — веселей,

От уха и до уха — лук бровей.

То розы, только розы без обмана,

Им не нужны белила и румяна.

Их кудри амброю напоены —

Жемчужины с дыханием весны!

Здесь были также отроки такие,

Что волновали все сердца людские.

Оторвалась, чтоб с ветерком играть,

От их причесок мускусная прядь.

Все шапки — набекрень. Смотри, прохожий:

На гиацинты локоны похожи!

Красавцы, чья одежда так ярка, —

Нежней цветка и тоньше стебелька.

Стан каждого — как волосок прелестный.

Смотри: силком стал поясок прелестный!

Здесь были кони, быстрые как мяч,

Проворные, когда помчатся вскачь,

Они во время бега — быстры, ловки,

Разумны и спокойны при седловке.

Едва лишь тень на них отбросит плеть,

Они готовы к небесам взлететь.

Онагры не догонят их степные,

А в бурных реках — птицы водяные.

Копытами сотрут горы уступ,

Поднимешь плеть — сольются хвост и круп,

Им не преграда — кряж высокогорный,

А поводу всегда они покорны,

Здесь были — все горды как на подбор —

Верблюды, чьи горбы — вершины гор.

Не Бисутун-гора — такие горы:

У них, живых, четыре есть подпоры.

Пусть их к святым пустынникам причтут:

Еды чуть-чуть — и непомерный труд!

Пересекая сто пустынь упорно,

Они питались лишь плодами терна.

Ни сна, ни пищи, труден каждый шаг,

А песнь погонщика звенит в ушах..

Державы целой дань — дивитесь, люди! —

В тюках на каждом двигалась верблюде.

Здесь были драгоценные дары —

Румийские и шамские ковры.

В шкатулках — жемчуг, и сапфир старинный,

И Бадахшана яркие рубины.

В сосудах — амбра из далеких стран,

Татарский мускус и душистый бан.

Погонщики помчались, пыль взметая.

Смотри: земля пестра, как степь Китая!

Невесте предназначил властелин

С покоем брачным схожий паланкин,

Чьи стены — из алоэ и сандала,

Где позолота гвоздиков блистала.

С шатром Джамшида мы сравним назес,

А купол — только с куполом небес.

Утыканный гвоздями золотыми,

Сверкал он жемчугами дорогими.

На паланкине — полог из парчи,

На ней горят узоры, как лучи.

Так Зулейху, невестой ставшей ныне,

Отправили в Египет в паланкине.

Тот паланкин поплыл на скакунах,

Качаясь, точно лодка на волнах.

А следом — сотни пальм, платанов, сосен,

Жасминогрудых, розоликих весен.

Казалось, вешний ветер молодой

Помчался из одной страны к другой.

Сады поникли зеленью густою,

Посрамлены подобной красотою.

Невольники на всем скаку летят,

Невольницы на них сквозь шелк глядят.

Их кудри как силки, а их обычай —

Невольником гордиться, как добычей.

От стрел-ресниц все падают кругом,

В душе у всех невольников — пролом.

Те — завлекают, нежно строят глазки,

А всадники — любовной жаждут ласки.

Везде — базар, сердец влюбленных жар,

Есть покупатели, и есть товар.

Так от стоянки двигались к стоянке

И Зулейха, и слуги, и служанки. К Египту приближаясь с каждым днем,

Красавица мечтала об одном:

Пусть вспыхнет утро, с ночью скорби споря,

Пусть больше никогда не будет горя.

Не знала, что далек еще рассвет,

Что утро вспыхнет через много лет.

А караван вперед, вперед стремится —

И вот Египта перед ним граница.

И Зулейха, приехав наконец,

Велела, чтоб отправился гонец,

Азизу сообщил об их прибытье,

Доставил весть о радостном событие —

Мол, счастье долгожданное взошло,

Иди встречай его, пока светло!

ЗУЛЕЙХА УБЕЖДАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ЕГИПЕТСКИЙ АЗИЗ НЕ ТОТ, КОГО ОНА УВИДЕЛА ВО СНЕ

Сей небосвод, чье ремесло — фиглярство,

Людей терзает с помощью коварства,

Надежду нам подаст в тяжелый час,

Потом в отчаянье повергнет нас.

Желаний плод покажет издалека,

Чтоб этот плод потом сорвать жестоко..,

Лишь показался издали азиз,